И. А. Фукалов
исследователь-атташе IFEAC,
эксперт Фонда им. Конрада Аденауэра

РЕЛИГИОЗНАЯ ЖИЗНЬ НЕМЦЕВ-ТРУДАРМЕЙЦЕВ
В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
И ПЕРВУЮ ПОСЛЕВОЕННУЮ ПЯТИЛЕТКУ
В КЫРГЫЗСТАНЕ

Аннотация. Судьба немцев-спецпереселенцев тесно переплелась с жизнью немцев, коренных жителей Кыргызстана с 90-х гг. XX в. Особенно это коснулось религиозной жизни, как основы миропорядка для жизни и труда людей, потерявших родной дом и близких людей. В своей статье я использую архивные материалы из малоизученных дел Центрального Архива Кыргызской Республики. Они касаются религиозных отношений в период послевоенной повседневной жизни немцев Киргизской ССР.

Ключевые слова. Немцы, Кыргызстан, религиозная жизнь, спецпереселенцы, война, тыл, протестантизм.

После начала Великой Отечественной войны немцы Кыргызстана во многом разделили судьбу немцев из других регионов СССР. В отличие от немцев европейской части СССР, киргизские немцы не подверглись депортации. Однако и они были ограничены в своих гражданских правах. Уже вскоре после начала войны немцев стали отзывать с фронта и отправлять в «рабочие колонны», на положение заключенных. В Средней Азии они работали на нефтеперегонном заводе в Фергане, на озокеритовом заводе, участвовали в строительстве Аламединской ГЭС, Большого Чуйского канала, железной дороги Кант–Рыбачье, автомобильной дороги Фрунзе – Суусамыр, завода 60 (впоследствии завод тяжелого машиностроения им. В. И. Ленина в г. Фрунзе), на строительстве поселка горнорудного комбината в Ак-Тюзе и других народнохозяйственных объектов. В выполнении сельскохозяйственных работ в колхозах и совхозах с начала трудовых мобилизаций принимали участие оставшиеся в селах старики, женщины и подростки. Многие женщины стали работать трактористами, комбайнерами, освоили другие технические специальности.

В своей статье я на примере нескольких разобщенных религиозных общин немцев Кыргызстана хотел бы показать их религиозную жизнь после Второй мировой войны, указав на основные характерные особенности положения верующих среди этнических немцев в регионе, ограниченном районами Чуйской и Таласской долин современного Кыргызстана (тогда Киргизской ССР).

В 1946 г. немецкое население Киргизской ССР было переведено на положение спецпереселенцев. За немцами велось гласное и негласное наблюдение работниками спецкомендатур и других учреждений органов внутренних дел. Юридически немцы, переведенные на режим спецпоселения, не лишались прав быть избранными в советские органы. На практике же такая возможность практически сводилась к нулю. Спецпереселенцы подвергались дискриминации со стороны властей, руководства предприятий, организаций и учреждений, где они работали. Начиная с 1947 г., после демобилизации из рабочих колонн немцы Кыргызстана ставились на учет в органах внутренних дел, как и немцы-спецпереселенцы, депортированные в годы войны в другие регионы страны. После окончания войны немецкое население проживало в основном в Таласской и Фрунзенской областях, где численность их к июлю 1947 г. составляла около 10,5 тыс. чел. [1. C. 81].

Этноконфессиональная немецкая идентичность оказалась под двойным прессом. Будучи немцами по национальности, как местные этнические немцы Кыргызстана, так и спецпереселенцы воспринимались как проигравшие две мировые войны, власти нередко напрямик упрекали их в ненадежности, подвергали оскорблениям и унижениям [2]. Доверие властей к немцам в целом и меннонитам (которые были крайне миролюбивы и даже в период восстания 1916 г. и гражданской войны характеризовали себя лояльными любой власти людьми) в частности было утрачено. Среди немцев военного поколения наблюдается значительный спад уровня образования по сравнению и с окружающим населением, и с предыдущим поколением. Большинство немцев со временем освоились с этой ролью и не ждали благосклонного к себе отношения, уйдя во «внутреннюю оппозицию» и считая, что им терять уже нечего. Немцы Кыргызстана, как местные жители, так и спецпереселенцы, ушли в «глухую оборону» внутри себя, противопоставляя себя власти изнутри. Формой такого конфликта оставалась только Вера, как трансцендентное сопротивление власти, сохранение внутри себя той религиозной идентичности. Конфессиональная составляющая немецкой идентичности в условиях рассеяния оказалась перед лицом экзистенциальных испытаний. Многим молодым людям пришлось самостоятельно решать вопрос о сущности своей веры. Носители сильной религиозной идентичности из числа церковных наставников им в этом помочь не могли – они либо эмигрировали в 1920-е гг., либо были ликвидированы в 1930-е гг. В военных и послевоенных условиях тыла, когда даже Библия была редкостью, к религиозной литературе доступа не было. Основанием для решения могла стать в лучшем случае семейная традиция, носителями которой, в отсутствие отцов, стали матери. Как мы видим в документах архивов, более устойчивыми к такому давлению оказались меннониты, поскольку их традиция устного толкования Библии позволяла сохранять религиозный догматизм в отсутствие священников.

Однако даже в таких сложных условиях религиозная жизнь не прекратилась. По данным надзорных органов, немцы-спецпереселенцы продолжали вести религиозное обучение и религиозные обряды даже в трудных условиях, например, в 1949 г.: «В селении Ленинполь у гр-на Фризин собираются на моления немцы-меннониты… Отдельно собирают детей школьного возраста и агитируют. Кино не посещают, уроки истории игнорируют… На многих влияют родители, в отличие от карачаев, которые в школе успевают. Собирают детей и разучивают песни к новому году. Родители влияют на детей, дети также идут по стопам родителей. Подан рапорт» [3]. Нежелание подчиняться власти выражалось в эсхатологических воззрениях немцев-спецпереселенцев. Ужас войны и депортации, разъединение семей, вся психологическая атмосфера того времени обострили в верующих мысли о Втором Пришествии Христа, некоторые респонденты пересказывали этот отрывок из Евангелия от Луки: «Так будет в тот день, когда Сын Человеческий явится. В тот день, кто будет на кровле, а вещи его в доме, тот не сходи взять их; и кто будет на поле, также не обращайся назад. Вспоминайте жену Лотову... Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится. Двое будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится. Двое будут на поле: один возмется, а другой оставится...» (Лк. 17:30–36) [4].

Данное поведение каралось высылкой в отдаленные колхозы и совхозы Таласского района, как это указано в источнике за 1950 г.: «В колхозе «Кен-арал» выселено 210 человек, в колхозе им. Ворошилова 182» [6]. Отдельные люди подвергались уголовной ответственности за религиозную и антиколхозную агитацию. «Винс Г. П. выступал против колхозов, выступал против колхозной жизни, ненавидел труд и вел клеветнические разговоры о конце света. Дезертир трудармии. Осужден по статье 58/10 на 8 лет» [5].

Характерна трагическая судьба немцев адвентистов Джалал-Абадского района, они оказались оторваны от более крупных общин своих соплеменников и погасли в результате одного доноса как антисоветская группа. В 1946 году данная община была зарегистрирована как действовавшая религиозная община адвентистов. Документы свидетельствуют: «В этом религиозном обществе имеются люди-антисоветчики, они используют молитвенный дом в качестве агитации против Советской власти» [7]. По данному доносу были проведены меры: «Некоторые активные члены привлечены к судебной ответственности, молитвенный дом закрыт»[8]. Остальные адвентисты и отдельные меннониты перешли в общину евангелистов-баптистов, которые казались властям более лояльными, однако их молитвенный дом оказался единственным на весь Джалал-Абадский район, некоторым приходилось добираться до него в течение всего дня.

По сути, религиозные отношения не строились как институциализированные. Отсутствовали молельные дома, роль пасторов замещали лица, сведущие в религиозных практиках и разбиравшиеся в Библии. Моления проводились в горницах и различных пристройках к домам, чаще всего скрытно – но при этом местное население прекрасно было осведомлено о проведении данных молений, как и партактив, так и активисты. Таким образом, экстремальные условия войны и депортации, с одной стороны, стали тяжелым испытанием веры, с другой – способствовали обострению религиозного сознания, однако, ввиду отсутствия реальных возможностей для полноценной религиозной жизни немцев-католиков и в особенности немцев-лютеран, она была сведена к нелегальной подпольной практике и тайной молитве в группах и семье. Католикам было сложнее – выполнение треб и причастия, различных обрядов было непосредственно связано с религиозной атрибутикой, которая отсутствовала в силу объективных причин. Немцам-лютеранам Кыргызстана в этом плане было проще, моления они проводили нередко и под открытым небом. Фактически исчезло «церковное лютеранство» немцев СССР и КССР в частности – церкви прекратили существование, исчезли пасторы, организованная религиозная жизнь прекратилась. Братские общины немцев продолжали существовать подпольно. В каком-то смысле они даже окрепли. Братские общины издавна не нуждались в богословски образованном духовенстве, в церковных зданиях (они всегда собирались в частных домах). Немцы, лишенные вплоть до конца 60-х гг. возможностей получения высшего образования и крайне ограниченные в социальном росте – в основном крестьяне и шахтеры – находили прибежище в вере и были едва ли не самыми религиозным народом СССР. Многие немцы перешли в баптизм, адвентизм, пятидесятничество, и в общинах этих вероисповеданий они очень часто были самыми крепкими в вере и бескомпромиссными в отстаивании своих прав перед властями верующими. Но большая часть осталась верна лютеранским братским общинам, в которых они сохраняли не только веру отцов, но и немецкий язык, национальную немецкую идентичность, которую власть стремилась вытравить. Но само содержание веры и религиозной жизни изменилось. Общины, хотя бы из соображений конспирации, были замкнуты, иногда даже не поддерживали отношений с себе подобными. Прекратилось теологическое развитие, и религиозное сознание примитивизировалось. Не немцев в общины не принимали, а немецкий язык богослужения приобрел сакральный характер. Немецкий язык в общинах лютеран Кыргызстана стал языком не только религиозного общения, он фактически позволял сохранить свою идентичность немцам, в отрыве от родины и близких. Возможно, единый язык богослужений явился фактором отсутствия межконфессиональных трений между немцами в КССР в описываемых мною хронологических рамках. Местные власти всячески старались урезать богослужения на немецком языке, поскольку фактически все руководители либо не знали немецкого совсем, либо знали его крайне плохо, что делало невозможным контроль над жителями. Уполномоченный по делам религиозных культов при СМ КССР А. Ахтямов в начале 1954 г. прямо заявлял на просьбы немцев в отношении проведения богослужений на немецком: «Вы можете посещать Кантский молитвенный дом… а если кто из вас может вести богослужения на немецком, то должен быть утвержден пресвитором Андриенко, но богослужения на немецком вы можете проводить только в молитвенном доме» [9]. Переход из одной общины в другую, например, из братской в баптистскую и наоборот, совершенно не рассматривался как «предательство веры», он характеризовался как необходимый отпор атеизму. Выбор «баптизм или атеизм» немцами Кыргызстана трактовался как необходимый шаг для сохранения веры в Бога.

Верующие немцы-католики, наоборот, молений не проводили и чаще прохладно относились к религиозной жизни, внимания к себе практически не привлекая. «У католиков в колхозе «Джанги-жер» никаких молений не проводится, религиозной организации они не имеют»[10]. Католическим общинам пришлось труднее выжить в духовном плане. В ходе депортации и мобилизации в трудовую армию произошло нарушение традиционного аграрного характера поселений немцев-католиков, резко увеличилась доля немцев-католиков в городах. Следует также отметить факт сохранения местных католических немецких поселков в Сибири, Казахстане, Средней Азии, но и они в годы войны понесли значительные потери в ходе мобилизации в Трудовую армию, кроме того, отмечались факты «доприселения» депортированных немцев других исповеданий и изменение моноконфессионального характера поселений. Таким образом, впервые был кардинально нарушен преобладающий у основной массы немцев-католиков конфессионально замкнутый характер жизни. Их маленький тесный общинный «католический мир» был разрушен. Они впервые очень близко столкнулись с другим – инонациональным и иноконфессиональным миром. В одночасье они оказались посреди этого мира и должны были выживать в нем и сосуществовать с ним. Где немецкие католические общины были более многочисленны – там сохранились и священники, и возможность исполнения духовных обрядов. На территории Кыргызстана такой возможности не было, в отличие от Караганды, которая стала «вторым Ватиканом» для немцев-католиков.

Имелись случаи переманивания католиков в лютеранство, однако, судя по документам, они основывались на бытовых моментах и совершенно не носили массового характера. «Гр-н Лякман, женившись на лютеранке, после беседы со своим тестем решил перейти в лютеранство, и в тот же день его тесть сам провел обряд перехода» [11].

Собрания граждан лютеранского вероисповедания тревожили власти, которые воспрещали жителям колхозов и совхозов вести т. н. религиозную агитацию.

Борьба против религиозных практик немцев, как местных, так и спецпереселенцев, облекалась в осуждение их позиции в отношении колхозов и власти. После окончания войны многие верили в конец колхозного строя и часто агитировали за его отмену. Стоит отметить, в архивных материалах наибольшую часть обвинений строят именно против религиозных моментов, не акцентируя внимания на национальность. Чуть позже, ближе к концу сталинской эпохи, были введены послабления насчет праздников. В 1951 г.: «Окружающее население относится к спецпереселенцам немцам как и ко всем остальным, не выделяя их ни в чем. К ингушам отношение хуже, чем к немцам… Аморального поведения немцев замечено не было, партактив следит за их религиозными мероприятиями»[12]. Религиозная идентичность немцев уберегала их от выступлений против порядков, заведенных властью в колхозах, они оставались благонадежными в отношении работы и мероприятий власти.

Религия сохраняла смысл жизни для немцев Кыргызстана.

По сути, проблема «выжить» становилась мерилом любого из представителей немецкого народа – мужчины, женщины в возрасте от 16 до 55 лет, а фактически всех, кого зачисляли в рабочий батальон или колонну, труд в колхозе на отдаленных горных и полудолинных участках был крайне тяжел. При максимальном напряжении нервов, в условиях практически подневольного труда, отсутствия минимального в организации жизнеобустройства – нехватки продовольствия, медикаментов, одежды, обуви – немцы должны были выжить. Религия оставалась той «лазейкой» в психологический мир «спокойствия и утешения», посему власти старались всячески подменять религию на атеистические аспекты воспитания.

Фрунзенский обком партии в 1950 г. сообщал в отношении немецкой молодежи: «Молодежь, особенно женского пола, мало привлечена к общественной работе. Нередко выполняет религиозные обряды. Подвержена влиянию старших… чуждается общественной работы»[5]. Как мы видим – во многих документах отмечается влияние старших, что указывает на четкую позицию сохранения устоявшихся норм морали и этики, в т. ч. и религиозной в общинах немцев-переселенцев, как впрочем, и коренных немцев КССР на тот момент. Отдаленность от крупных общин, постоянное давление со стороны властей – это приводило к большей осторожности и закрытости общин верующих немцев. Особенно это коснулось меннонитов, которые и так были всегда на особом положении еще со времен Российской Империи.

Особо резкое неприятие религиозных проповедей возникло в начале 50-х годов, в момент борьбы с космополитизмом и «низкопоклонством перед Западом». Меннониты из ФРГ пытались найти связь со своими единомышленниками из СССР. Совет по делам религиозных культов указывал: «Надо выяснить места расселения меннонитов, как и где отправляют культ, что из себя представляют их руководители и их отношение к Советской Власти»[13]. Вскоре после данного указания был нанесен очередной удар по общинам меннонитов КиргССР. В 1950 г. в с. Ленинополь (Чуйская долина) арестовали 14 членов общины меннонитов, в 1951 г. им был вынесен приговор и все они были признаны виновными в «проведении агитации против Советской власти, сектантство, Фризен (глава общины) выступали против колхозного строя, используя религиозные предрассудки. Мерой наказания определены – 10 человек – 25 лет ИТЛ каждому, трем – по 10 лет ИТЛ и одному – 7 лет ИТЛ…» [5].

После смерти Сталина, в 1954 г., фиксируются следующее моменты деятельности религиозных групп немцев на территории Кыргызстана. «В колхозе «Джанги-жер» существует группа лютеран. Молельного дома не имеет, но работает с 1935 г. Пастора не имеют, но проводят обряды конфирмации молодежи. Местных немцев в общине мало, большинство – спецпереселенцы. Руководитель колхоза их религиозной жизнью не интересуется, имеет о ней смутное представление». Местные партийные руководители с религиозными чувствами бороться не умели и не желали. «Лекций на немецком языке нет, а основная масса посещающих лекции – немцы. Местные лекторы боятся, что верующие поставят их вопросами в тупик. Дети школу посещают, но при этом все проходят обряд конфирмации» [11].

Выводы:

Советская власть на местах, до смерти И. Сталина, не вынесла главный урок – принудительный труд приносил мало пользы в укреплении связей между народами на территории республик СССР, куда были депортированы различные народы, он оставался трудом без творческого, созидательного начала. Он вел к разрыву семей, потере связи мобилизованных с местом проживания, вызывал негативное отношение к государству, общественному строю, утрате авторитета власти. В условиях тоталитарного режима этот дешевый труд рассматривался как единственная возможность зашивания прорех в экономике. Одновременно мало кто заботился о мобилизованных на трудовой фронт в идеологическом плане, их лишь старались задавить морально и духовно.

Власти всячески пытались ограничить религиозные практики как в среде этнических немцев Кыргызстана, так и их соплеменников-спецпереселенцев. Это встречало «внутренний отпор», связанный с закрытостью внутренней жизни общин немцев, чему способствовала отдаленность описываемых в статье регионов. Чем ближе находилась община к райцентрам, тем сильнее оказывалось на нее культурно-духовное давление.

Запрет на свободное функционирование немецкого языка, отсутствие национальной системы образования, возможности развивать национальную культуру привели к потере навыков владения родным языком у молодых поколений российских немцев, фактическому отсутствию творческой и научной интеллигенции, способной развивать и пропагандировать плоды национальной культуры. Запрет на свободное использование немецкого языка в целом был выражен опасениями руководства (которое языка не знало) свободного хождения антисоветских измышлений, что повлекло за собой выкорчевывание родной речи для этнических немцев, превращение немецкого языка в «домашний и скрытый от чужих ушей».

Вышеприведенные примеры из архивных источников фиксируют то, что религиозная деятельность немецких общин под разными предлогами постоянно и строго регламентировалась и ограничивалась, пресекались попытки для созидания общин, проповедей и религиозной жизни в местах расселения немцев Кыргызстана.

В итоге только лишь со смертью Сталина появились послабления в духовной жизни немцев-спецпереселенцев в Кыргызстане. Возможными свободами веры, которые были во время и после войны, ими не пользовались, оставаясь скрытыми и замкнутыми организациями. Однако чуть позже, при правлении Хрущева, вновь начались гонения на религию во всех ее проявлениях.

Список источников и литературы

1. Из истории немцев Кыргызстана: 1917–1999 гг. – Б. 2000. С. 81.

2. ЦГА КР. Ф. 2597. Оп. 1. Д. 10. Л. 213. Подлинник.

3. ЦГА КР. Ф. 2597. Оп. 1. Д. 10. Л. 212, 214. Подлинник.

4. ЦГА КР. Ф. 2597. Оп. 1. Д. 10. Л. 215. Подлинник.

5. ЦГА КР. Ф. 350. Оп. 17. Д. 458. Л. 253. Подлинник.

6. ЦГА КР. Ф. 2441. Оп. 1. Д. 8а. Л. 88. Подлинник.

7. ЦГА КР. Ф. 56. Оп. 4. Д. 992. Л. 84–89.

8. ЦГА КР. Ф. 2597. Оп. 1. Д. 41. Л. 115. Подлинник.

9. ЦГА КР. Ф. 1302. Оп. 4. Д. 11. Л. 160. Подлинник.

10. ЦГА Кр. Ф. 350. Оп. 24. Д. 38. Л. 67. Подлинник.

11. ЦГА КР. Ф. 1302. Оп. 4. Д. 11. Л. 161. Подлинник.

12. ЦГА ПД КР. Ф. 406. Оп. 3. Д. 688. Л. 12. Подлинник.

13. ЦГА КР. Ф. 350. Оп. 24. Д. 38. Л. 65. Подлинник.

RELIGIOUS LIFE OF GERMAN LABOR ARMY DURING
THE SECOND WORLD WAR
AND THE FIRST POST-WAR FIVE-YEAR PLAN
IN KYRGYZSTAN

Fukalov I. A.
Research Attaché IFEAC,
Expert of the Konrad Adenauer Foundation

Abstract. The fate of the Germans-special settlers has been closely intertwined with the life of the Germans, the indigenous inhabitants of Kyrgyzstan since the 90s. XX century This especially affected religious life, as the basis of the world order for the life and work of people who have lost their home and loved ones. In my article I use archival materials from little-studied files of the Central Archive of the Kyrgyz Republic. They relate to religious relations during the postwar daily life of the Germans of the Kirghiz SSR.

Keywords. Germans, Kyrgyzstan, religious life, special settlers, war, rear, Protestantism.