В. Ф. Гладышев
Пермское общество краеведения
1917-Й ГОД В СУДЬБЕ ПЕРМСКОГО ХУДОЖНИКА
Аннотация. В статье описывается жизненный путь Николая Гущина (1888–1965 гг.) – профессионального художника родом из Перми. Автор акцентирует внимание читателя на том фрагменте судьбы пермского художника, который оказывается непосредственно связанным с революционными событиями 1917 г. Судьба конкретной персоны, находящаяся в центре авторского осмысления, выступает объектом влияния контекстуальных событий и позволяет углубиться в суть эпохи, переломной в социально-политическом отношении, более глубоким образом. Повествование содержит в себе объяснение того, почему Николай Гущин был вынужден бежать из Перми после революции и как после этого сложился его творческий путь. Подчеркивается, что Николай Гущин – глубокий мыслитель-живописец – сквозь обстоятельства тянулся к Перми, к Каме всю свою жизнь.
Ключевые слова: Революция 1917 г., Николай Гущин, профессиональный художник, Пермь, судьба человека, эмиграция.
ПЕРЕЛОМНОЕ ВРЕМЯ. ПЕРВЫЕ СОЮЗЫ.
ИСТОРИЯ ПЕРВОГО ПАМЯТНИКА В ПЕРМИ. БОРЬБА ИДЕЙ
В Перми начала ХХ века профессиональных художников с высшим специальным образованием было немного. Тем более интересно сравнить, как приняли они революционные события 1917 года, какую роль сыграл в их судьбе и творчестве Октябрьский переворот.
Если попытаться создать небольшую классификацию поведенческой модели, то всех местных мастеров кисти можно разделить на четыре четкие группы.
К первой группе отнесем так называемых «попутчиков», иных из них называли перекрасившимися. Сохранилась забавная легенда про одного из пермских художников-педагогов, история о том, как он перед самым захватом города белогвардейцами спешно замалевывал красные флаги на одной из своих картин, изображавших манифестантов в феврале 17-го. (Причем эту историю мне пересказывали ветераны Союза художников, выводя в главные «герои» двух разных людей).
Иное дело – художники второй группы, самой многочисленной. Это идейные творческие работники, романтики и идеалисты. Посмотрим, какое поведение демонстрировал в те дни художник Петр Субботин-Пермяк, выпускник Строгановского училища. Тот сразу ринулся в революционную бучу, помогал новой власти всеми силами и средствами. Прослыв «красным художником», Петр Иванович вошел в историю как организатор Пермских художественно-промышленных мастерских. Он заразил любовью к искусству первый набор будхудов – будущих художников, закончивших техникум уже после ранней кончины своего любимого педагога.
В том, что воплощение светлых идеалов революции, поиски новых путей в искусстве приобрели в молодой республике массовый характер, убедительно показывает, в частности, саратовский искусствовед Ефим Водовоз, выпустивший объемистый труд «Очерки художественной жизни Саратова эпохи «культурного взрыва» 1918–1932» (Саратов, 2006).
Третью группу составляют сторонники «чистого искусства», искусства для искусства. Таких левые собратья по цеху обвиняли в безыдейности и прочих грехах. В Перми, как ни странно, нашел свою нишу в новой жизни самый известный иконописец предреволюционной поры А. Н. Зеленин, за плечами у которого была Императорская Академия художеств. Своим примером Алексей Несторович словно доказывал простую истину: профессионал может вполне сносно устроиться при любой власти…если «не высовываться». Он занимался своим любимым делом, зарабатывал декоративно-прикладным ремеслом, преподавал и даже продолжал писать иконы и временами расписывать храмы.
Есть еще одна группа мастеров, которые не вписываются ни в одну из перечисленных. Это ярко выраженные индивидуалисты, иноходцы. О таком говорят: «вещь в себе», «мутный» и т. п. О таком «иноходце и поведем речь.
… В 1917 году в Пермь приехал еще один профессионал высокой пробы – молодой выпускник Московского высшего училища живописи, ваяния и зодчества Н. Гущин. Пермь для него была родным городом, здесь его знали, помнили по первым работам. Не удивительно, что он сразу оказался в центре художественной жизни. Стал одним из организаторов Союза свободных художников, вел курсы. Участвовал в первом конкурсе революционного плаката. И даже вошел в историю как автор первого советского скульптурного памятника [1].
Но… вскоре судьба этого мастера круто изменила свой бег. Жизнь его сложилась настолько необычно, что можно писать о нем роман за романом. Собственно, первые мои заметки, опубликованные в пермской газете без малого сорок лет назад, так и назывались: «Не жизнь, а роман!». Наш земляк выставлял свои работы в Париже вместе с Пикассо, Матиссом, работы его есть в крупнейших музеях Франции, Англии, Италии, в частных собраниях...
На этот раз мне хочется рассказать о нескольких находках, открытиях, которые ярко характеризуют жизнь необыкновенного художника в необыкновенное время. В эпоху революционной ломки.
УЛЫБКА ФОРТУНЫ С ПЕРМСКОЙ ПРОПИСКОЙ
О художнике Николае Гущине (1888–1965) можно говорить как о своеобразном «культурном парадоксе». Записные социологи-пропагандисты приводили бы его путь в качестве иллюстрации интеллигента-путаника. В самом деле: оказавшись оторванным от Родины вместе с волной белой эмиграции, молодой художник к таковой совсем не относился. Напротив, из Перми он вынужден был бежать потому, что колчаковцы занесли его в черный список как автора первого советского памятника – мемориала памяти павших за революцию. Памятник был взорван спустя два месяца после захвата Перми частями генерала Гайды... Но и в изгнании пермский художник фактически оставался «чужим среди своих».
Становление Гущина как мастера шло удивительно быстрыми темпами, еще до его отъезда на учебу в столицы. Сохранились рисунки Гущина пермского периода, они хранятся в Саратовском художественном музее, где после своего возвращения из эмиграции устроился наш блудный сын. Работы были впервые показаны на выставке в Саратове к 100-летию Николая Гущина [2].
В Пермской галерее есть две гущинские картины, приобретенные для художественного отдела местного музея еще, 1907 году. Натюрморт его кисти был показан честному пермскому народу Василием Каменским, который организовал в 1912 г. в здании Благородного собрания на ул. Сибирской выставку «36 петербургских и московских художников» [3].
По каталогу у Гущина (который учился в то время в Москве) значится 20 работ! Понятно, почему футурист и авиатор Каменский, этот «громокипящий песнебоец», который еще и сам любил рисовать, вспоминал позже: «Дружески помог Гущин...»
Каменский посвятит также своему другу проникновенные поэтические строки:
| «...Верю, будет пора, и воистину свет Всех возрадует славой цветущей. Это будет художник-поэт Николай изумительный |
| Гущин...» |
Саратовский каталог открывается редкой иллюстрацией: «Автопортрет» Н. Гущина, датированный 27 ноября 1917 г. На рисунке – молодой, высоколобый человек с проницательным взглядом. Посмотрим на два произведения молодого Гущина. Небольшого размера натюрморт, человеческий череп с цветком. В общем-то, обычная академическая постановка, вечный сюжет художников, «моменто мори». И пейзаж (1907 г.), который также был приобретен местным музеем и появился на выставке Пермского общества любителей живописи, ваяния и зодчества.
Еще одну картину начинающего живописца даже продали в пермском магазине. На вырученные 10 рублей Коля покупает холст, картон, краски. И все лето рисует...
Это был странный юноша. Мечтательный и целеустремленный. Недаром в Пермском Алексеевском реальном училище (ПАРУ) Колей Гущиным всегда был более других доволен учитель рисования. В училище в те годы было два преподавателя рисования, оба с высшим образованием. А. И. Строганов окончил Центральное училище технического рисования в Москве (Строгановское). Вторым педагогом был Д. Ф. Николаев, выпускник Императорской Академии художеств.
Поступил Николай Гущин, уроженец Вятской губ., в училище в 1902 году, во 2-й класс. В аттестате, который получил за него в 1908 году отец, учитель Култаевского земского училища Пермской губ., были всего две отличные отметки: одна – по Закону Божьему, другая – по рисованию. В его училищных документах есть упоминание, что «в 1-й половине 1908 года Н. Гущин по постановлению педагогического совета от платы за право учения освобожден». Связано это с материальным положением в семье [4].
А почему документ получал отец, объясняется тем, что сына в Перми уже не было – он уехал учиться в Петербург. Еще не на художника, а... в психоневрологическом институте. И только через два года Николай станет студентом Московского училища живописи, ваяния и зодчества.
Но важно отметить: о Гущине заговорили как о таланте именно в Перми, о нем написала и местная газета. За пейзаж он получил уже 100 рублей, что для учительской семьи со скромным достатком составляло огромную сумму.
Поэт и критик Луи Каппатти, написавший эссе о художнике (издано в 1942 г. в Ницце, где тогда жил и работал Николай Михайлович), свидетельствует: «В 17 лет, как и Тулуз-Лотрек, он принят в храм художников. Маленькая фортуна улыбнулась ему, способствуя совершенствованию его таланта...» [5].
Как ни странно, в юности фортуна с пермской «пропиской» улыбалась Гущину охотнее, чем позже, когда он приезжал сюда, на родину, уже сформировавшимся мастером. Это относится и к периоду после окончания им Московского училища живописи, ваяния и зодчества. И к 1940-м годам, когда художник-эмигрант приезжал в родной город с желанием осесть здесь навсегда и… уехал ни с чем.
«ТВОЙ ЖРЕБИЙ ВЫБИТ, КАК МЕДАЛЬ»
А теперь о первом пермском памятнике. В 1960 году в письме из Саратова, где художник устроился реставратором в местный музей, Николай Михайлович просил искусствоведа Н. Н. Серебренникова найти хоть какое-нибудь описание или фотографию первого памятника, поставленного в Перми по проекту Н. Гущина в октябре 1918 года.
Что значат его слова «по моему проекту»? Из того же письма становится более ясна история создания памятника: «Вначале был представлен мой проект, выполненный графически, затем, когда он был принят, я лепил из глины эскиз, на основании которого, совместно со скульптором Кузнецовым, только что окончившим тогда ск(ульптурное) отд(еление) Екат(еринбургского) худ(ожественного) училища приступил к сооружению самого памятника». Из этого описания ясно, что второй скульптор был на подручных работах, что позднее подтвердилось и другими источниками.
Понятно, почему этот вопрос так интересовал автора. Как-никак – начало профессиональной жизни, первый выигранный конкурс. Нельзя исключать и такой момент, что художнику, за которым в Саратове все еще тянулся шлейф недоверия как за «возвращенцем», хотелось, так сказать, натурализоваться в советском обществе. Один из его тогдашних молодых друзей, саратовский искусствовед, вспоминал горькое признание своего учителя, что он чувствовал себя русским человеком больше во Франции, чем в России [6].
Не удалось тогда пермским искусствоведам найти изображение гущинского памятника. Об этом с сожалением пишут в своих работах и А. Г. Будрина, первый исследователь творческого наследия художника, и саратовский искусствовед Л. В. Пашкова.
Есть упоминание о работе над памятником в пермской газете, под рубрикой «Хроника», в заметке «Подготовка к октябрьским торжествам»: «Пермь деятельно готовится к встрече приближающегося праздника трудящихся масс – годовщине диктатуры пролетариата. Некоторые дома уже изящно декорированы пихтовыми гирляндами и плакатами. Около братской могилы погибших в славных боях за социализм товарищей, что в тополевой аллее по Сибирской улице, около здания 1-й мужской гимназии, спешно возводится памятник борцам за свободу по проекту, составленному местным художником Гущиным…» [7].
Художник работал в поте лица, в обстановке аврала. По русскому обычаю: все в последний момент. Автору некогда было сходить и на выступление тов. Зиновьева, выступавшего на торжественном заседании в гортеатре. Да и не интересно Гущину было слушать «какого-то комиссара», у него было дело поважнее. Театр – он рядом, но времени нет, да и речь можно потом прочитать, ее публиковали «Известия Пермского совета» в нескольких номерах.
В тех же октябрьских номерах регулярно сообщалось о ходе работ, о том, что «начаты постройкой» арки, которые предполагается выстроить в восьмидесяти местах. Вот эти праздничные эпицентры: на Балашевском заводе, около цирка, около вокзала станции Пермь-2, при пересечении ул. Покровской и Биармской, Кунгурской и Петропавловской, Екатерининской и Сибирской, Вознесенской и Кунгурской. Главная арка возводилась у Театрального сада, так как, по замыслу Гущина, она вела к памятнику.
В собрании Р. А. Резник (Саратов) сохранился карандашный набросок, сделанный самим автором памятника много лет спустя, но рисунок очень схематичный, поскольку Николай Михайлович пытался восстановить композицию 1918 года по памяти. Таким образом, считалось, что первый скульптурный памятник советской Перми – монумент «Борцам за народное счастье» – исчез бесследно. Колчаковцы, взорвавшие памятник в январе 19-го, добились своего: уничтожили память, вырвали с корнем.1
Однако автору этих строк удалось обнаружить фотографию, запечатлевшую момент открытия памятника борцам за свободу. Событие происходило в тополевой аллее возле театра. В то время «Известия» Пермского Совета рабочих и солдатских депутатов (за октябрь 1918 г.) писали, однако: возле здания 1-й мужской гимназии. Хранится снимок в бывшем партархиве (ныне Государственный архив социально-политической истории). Снимок был передан, как выяснилось из подписи, в 1976 году ветераном партии из Челябинска, бывшей пермской жительницей [8].
Конечно, фото неважного качества, но в оригинале довольно отчетливо угадывается вся композиция траурной процессии, главная тема – пиета, прощание. Арка, горельеф, символы новой власти, серп и молот, колосья…
Вокруг мемориала – толпа вооруженных людей, некоторые – конные, много зевак. Лица у всех серьезные. На заднем плане виден гостиный двор, на углу – ломбард [9].
Присутствует в этой истории и несерьезный элемент, без чего Гущин не был бы Гущиным. В свое время Николай Михайлович рассказывал саратовским друзьям, что на задней стороне пермского памятника был вылеплен... небольшой портрет самого автора.
Созвучны этому рассказу строки критика-итальянца, влюбленного в мистические картины Гущина: «Твой жребий выбит, как медаль, в твоем суровом лике».
...Как жаль, что нельзя сейчас написать «саратовскому философу», обрадовать его: «Николай Михайлович, Ваш памятник найден!..»
Не успела увидеть фотографию и заслуженный работник культуры РСФСР Агата Григорьевна Будрина (1927–1997). По странному стечению обстоятельств, личный фонд этой талантливой исследовательницы, столь много сделавшей для Пермской галереи, для нашей культуры, был сдан ею в тот самый архив на Екатерининской–Большевистской, где в соседних ящичках хранились, ожидая своего часа, и фотографии памятника Н. М. Гущина.
Просто мистика. Вполне в духе Николая Гущина.
БЕГСТВО В «ИНДИЮ ДУХА»
Бежал из Перми Гущин спешно, сказав на прощанье близкому ученику Леониду Старкову, что уезжает «в Индию духа» (спустя пять лет именно Старков создаст новый памятник для Театрального сада, только в другом месте).
И Николай действительно двинул сначала в восточном направлении, по пути задержавшись в Томске и даже устроив там выставку своих работ. Со своей подругой Наташей они условились, как конспираторы, где, в каких городах и как могут встретиться. Познакомились молодые люди в Пермских классах живописи, расположенных в здании магазина «Проводник» на Торговой (Советской). Наташа…милая девушка, интересовалась искусством, а он не раз рисовал ее. Так она станет его подругой жизни, воссоединиться им удалось в Сибири.
В жизни Гущина была еще одна загадочная страница с «восточной ориентацией».
Незадолго до революции романтически настроенный юноша, заканчивавший свое обучение в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, уже ездил на Восток: за казенный счет (как пенсионер училища) он по пути в Америку посетил Японию, что отложило на его духовном облике глубокий след... Вскоре началась Первая мировая война, мысли о восточной философии, об искусстве «Индии духа» оказались отодвинуты суровой действительностью. Гущин в тот тяжелый период получает почти одновременно два звания – художник 1-й степени и ратник 2-го разряда. Как единственный сын в семье он не призывался, но отправился на войну добровольцем, и его причислили к инженерно-строительной дружине.
«Был на Юго-Западном фронте в качестве зав. рабочей партии по сооружению окопов...» Так написал позднее Николай Михайлович в автобиографии [10].
Тогда же состоялось его первое знакомство с Китаем. «Весной 1918 года был командирован с фронта сопровождать иностранно-подданных (китайцев) в Китай...» Скорее всего, Гущина назначили на эту должность как образованного человека, уже побывавшего за границей, а кроме того, и хорошо разбиравшегося в людях, ведь кроме художественного училища за его плечами была и учеба в С.-Петербургском психоневрологическом институте. Со своей непростой миссией почти дипломата Николай Гущин справился успешно. И, конечно, он не думал не гадал, что эта командировка под занавес его военной «карьеры» вскоре ему очень пригодится.
В письме пермскому искусствоведу Н. Н. Серебренникову он так вспоминает то время: «...Покинув Пермь, с большими трудностями через Сибирь перебрался в Китай, где творчески работал до 1922 года, устраивая выставки в Харбине, Тянзине, Пекине...» Сюда нужно еще добавить Шанхай, куда также ездил со своими работами молодой художник – в общем, в тех центрах, где были русские колонии, где можно было рассчитывать на дополнительный интерес к творчеству мастера из России.
О духовных ориентирах художника той поры можно добавить следующее. Гущин жил своей, тщательно оберегаемой от грубого вмешательства внутренней жизнью. Политики он старался избегать. Хотя она то и дело догоняла его, конечно: так, на одной из выставок в Харбине к нему подошли бывшие колчаковские офицеры, запомнившие его фамилию еще в Перми, когда искали его, чтобы расстрелять.
Но всю горькую правоту слов Бориса Зайцева о том, что «эмигрантство есть драма и школа смирения», Николай Гущин ощутит «на своей шкуре» в Париже.
Когда от него уйдет к другому любимая жена, когда его обманет и ограбит соотечественник... Гущин был близок к самоубийству. Один из портретов Наташи он подпишет строками поэта: «В горькой глубине моих ладоней отрешенное твое лицо…».
Гущина судьба уберегла от участия в гражданской войне, от самоубийства, от фашизма, от всепоглощающей страсти игры... Последнее проверено «железно»: потеряв полжизни в Париже (Наташу, жену – частицу души и России), Гущин решает перебраться... в самый центр игрового бизнеса, в Монте-Карло. И там вновь добивается успеха и признания как художник! Одно слово – «культурный парадокс». Харбинский призрак самоубийцы его не достал [11].
Николай Гущин пришел к выводу, что выдающееся произведение может поя-виться лишь на родной почве, созданной столетиями... Поэтому этот мистик всю свою заграничную жизнь стремился на родину. И в 1947 году, спустя двадцать лет, вернулся в Россию, точнее, в сталинский СССР. И был счастливее, чем в Монте-Карло, где жил несколько лет. Несмотря на то, что Родина-мать сначала приняла его как мачеха, а в Перми его не только отказались принять на работу, но даже побоялись взять в дар предложенные эмигрантом картины.
Однако этот глубокий мыслитель-живописец зла на свою родину не таил – он тянулся к Перми, к Каме всю свою жизнь. В одном из писем, отправленном из Парижа пермским искусствоведам, он пишет: «Передавайте, пожалуйста, мою глубокую благодарность за приветствия Марии Петровне Каменской, Николаю Александровичу Швареву, Ивану Михайловичу Вахонину. Н. Г. 19.Х.1927 г.». В письме эмигранта упоминаются художники, с которыми сотрудничал в бурные годы пермской молодости [12].
Список источников и литературы
1. А. Г. Будрина. Уральский плакат времен гражданской войны. П., 1968. Стр. 4–6.
2. Н. М. Гущин. Каталог выставки к 100-летию со дня рождения. Автор вступительной статьи Л. М. Пашкова. – Саратов. 1991.
3. В каталоге Пермской художественной галереи П., 1994, указана ошибочная датировка этой экспозиции. Подробнее об этой выставке см.: газета «ПЕРМЯКИ»: «Нет, ребята, все не так!» // № 7 – 2006г.
4. ГАПК Ф. 185. Оп. 1 Д. 266.
5. Луи Каппатти. Николай Гущин и его мистика портрета. Ницца, 1942.
6. Ефим Водонос. Вспоминая и размышляя о Гущине. Саратов, 2006. Еще пример на ту же тему. Стихотворение Булата Окуджавы «Как научиться рисовать» сначала было посвящено художнику Н. Гущину, однако через год произведение публиковалось уже без посвящения. Как объяснил сам автор стихов (в интервью журналисту В. Гладышеву), снято посвящение по настоянию издательских чиновников-редакторов, которые старались избегать упоминаний о «непроверенных людях «оттуда»…
7. Известия Пермского совета рабочих, солдатских депутатов. Октябрь 1918.
8. ПермГАСПИ, фотофонд Г. Рычковой. Ф. 8043. Оп. 1-Б. Д. 89.
9. Впервые фотография опубликована автором этих тезисов в «Российской газете», окт. 2005.
10. Личный архив автора.
11. Подробнее об этом периоде жизни художника см.: Русский Харбин и Пермь. В. Гладышев. Культурный парадокс…// Материалы конференции 1998 г. Пермским Госархивом по делам политрепрессий и Пермской областной биб-кой им. Горького. – П., 1998. // стр. 28–31.
12. ПГХГ. Фонд Н. Н. Серебренникова.
THE FATE OF THE PAINTER FROM PERM CITY
IN THE CONTEXT OF THE EVENTS OF 1917
Gladyshev V. F., Perm Society of Local Lore Studies
Abstract. The article describes the life of Nikolai Gushchin (1888–1965), a professional painter, who was born in Perm. The author focuses the reader’s attention on that fragment of the fate of the Permian painter, which turns out to be directly related to the revolutionary events of 1917. The narrative contains an explanation of why Nikolai Gushchin was forced to flee from Perm after the revolution, and how his career developed after that. It is emphasized that Nikolai Gushchin, a deep thinker and painter, went through the circumstances to Perm, to Kama all his life.
Keywords: Revolution of 1917, Nikolai Gushchin, professional painter, Perm, the fate of man, emigration.
1 Сейчас на месте бывшей могилы стоит бюст одному матросу П. Хохрякову, хотя по документам и публикациям здесь хоронили вместе с ним еще двух человек: Большакова и Светлакова.