Пермский государственный архив социально-политической истории

Основан в 1939 году
по постановлению бюро Пермского обкома ВКП(б)

Манифест неотречения Михаила II

В. Ф. Гладышев,
член Союза писателей России

Аннотация

События начала 1917 года, названные советскими историками Февральской буржуазной революцией, принято вспоминать сегодня как время расцвета демократии, радужных надежд и… упущенных возможностей. Анализируя тот период, интересно представить галерею творцов революции, кто же были главными действующими лицами в столице и на местах, в частности в Пермской губернии, ставшей местом ссылки и голгофой Михаила II?



…К 10-летию, первому «круглому» юбилею Февральской революции, пермская «Звезда» подготовила в 1927 году целевой номер и серию материалов. Из опубликованных документов следует ясный вывод: демиургом революции, свержения самодержавия является народ. Из диаграммы «Февральский взрыв» наглядно видно, как к концу февраля стремительно росло количество забастовавших и восставших рабочих и присоединившихся к ним войск: с нескольких десятков тысяч в начале месяца до 400 тысяч 27–28 февраля [1].

Итак, рабочие и солдаты. Причины недовольства и возмущения – затянувшаяся война, продовольственный кризис, перебои с хлебом, нехватка всего и вся и полный отрыв низов от верхов, неадекватность правительственных мер. Иллюстрируя «прогнившее самодержавие», газета дает автографы текстов отречения Михаила Романова (на самом видном месте, и это не случайно), далее приводит последнюю подпись Николая II. И крупно – портреты виднейших большевиков, членов ЦК партии – победительницы Апрельского созыва. Яков Свердлов, Виктор Ногин и другие. Тут же – портрет и Иосифа Сталина, среди членов ЦК он «равный среди равных». Идет еще 1927 год…

В редакционном комментарии под названием «Февраль, побежденный Октябрем», резко клеймятся соглашатели. Кто же эти «соглашатели»? Меньшевики и эсэры. Напомним: идут 1920-е годы, внутрипартийная борьба еще не затихла, НЭП породил у части населения некоторые надежды. Бывшие союзники и даже однопартийцы большевиков названы мелкобуржуазными партиями, которых взмели на гребень волны революционные события.

«Временное правительство из матерых вождей буржуазии, – хлестко пишет звездинский публицист И. Флеровский, – первый плод соглашательского творчества… От «героев» февраля к осени 1917 года остались скверно пахнущие политические трупы».

Да писал бы уж прямо: не только «политические», но и буквально трупы… Вспомним же, чьи имена чаще всего звучали и пестрели в пермских газетах того времени.


Революция в лицах: XV есть XV бубликов?

Принято считать, что «триумфальное шествие Советской власти» по Перми прокатилось спокойно, без бунтов, массовых волнений и кровопролития. С одной стороны, это действительно так, в сравнении со столицами уральская провинция просыпалась долго. Но без бунтов, жертв и даже дуэлей не обошлось…

Первым вестником о революционных потрясениях в Петрограде стал член Временного комитета Государственной Думы Бубликов, который разослал по всем линиям железной дороги телеграммы. Прилетела депеша и в Пермь. И затем в течение нескольких дней, почти неделю, до 3 марта, руководители губернии и города пытались скрыть телеграмму Бубликова, запрещая ее печатать в газетах, «во избежание смуты и беспорядков»!

Человек, который прислал в Пермь первую весть о смене власти, был депутат от Пермской губернии Александр Алексеевич Бубликов. Он окончил гимназию в Петербурге, институт путей сообщения. Инженер путей сообщения, руководивший изысканиями на железной дороге Москва – Казань – Екатеринбург, выбрал для себя партию прогрессистов. В 1912 году избран депутатом Госдумы IV созыва от Пермской губернии. В 1917 году 42-летний политик в столице уже вполне освоился. Был членом Междуведомственной комиссии по вырабатыванию плана развития русской железнодорожной сети. Имел несколько трудов по финансово-экономической политике железных дорог.

Только недавно вспомнили, что Александр Бубликов достоин упоминания и по другой линии. Он почетный гражданин двух городов – Екатеринбурга (за пожертвование 100 тыс. рублей на строительство горного института) и Шадринска.

События одного года, точнее, от февраля до октября, все советские годы привычно характеризовались как победоносное и неумолимое, почти бескровное утверждение власти трудящихся, т. е. большевиков. Основано такое мнение прежде всего на том, что массовых сражений действительно не случилось. И, что немаловажно, не было и еврейских погромов, в отличие от ряда российских городов. Толерантный уральский народ в этом смысле проявил спокойствие.

Однако проявления смуты, бунты были, и не только пьяные, но и политические. Полная картина 1917 года, без купюр, стыдливых умолчаний и пропусков, была воссоздана на первых пермских историко-архивных чтениях, прошедших в 2007 году (в которых мне довелось участвовать).

Так, уже в марте были отмечены погромы солдатами товарных вагонов на станции Пермь II. Кстати, именно тыловые гарнизоны, запасные воинские формирования стали источниками беспорядков. Имеются в виду и разграбление пивных и магазинов с целью добыть вино, и пьяный погром складов Поклевских-Козелл.

Но были и антибольшевистские выступления. Из сообщений, опубликованных в Сборнике тезисов конференции, посвященной 1917 году на Урале, мы узнаем, что в мае 1917-го в Екатеринбурге был солдатский мятеж: два запасных полка окружили местный Совет, громко выражая недовольство засильем в нем большевиков. В итоге, председателем Совета был избран эсер. В том же Екатеринбургском гарнизоне произошел случай, о котором сообщили многие газеты. Прапорщик Мялицын вызвал на дуэль местного большевика Сосновского «за оскорбление офицерской чести». Сосновский выступал за прекращение войны и «поливал» в крепких выражениях сторонников войны до победного конца [2].

Добавим: летом состоятся и другие антибольшевистские выступления солдат гарнизона в Перми и Кунгуре, с массовым избиением участников демонстраций.


Калугин сдал – Ширяев принял

События в конце февраля – начале марта развивались стремительно. 6 марта пермский губернатор М. А. Лозина-Лозинский был отстранен от обязанностей. Власть на местах поручено было представлять председателю Губернского земства Е. Д. Калугину, назначенному комиссаром Временного правительства. Егор Данилович – замечательная личность, самородок, вышедший из низов, он всего добился сам, без всяких протекций, стал крупной фигурой в земстве. Именно Калугин сыграл едва ли не основную, после пароходчика Н. В. Мешкова, роль в появлении университета в Перми. Не случайно для студентов первых наборов была учреждена именная Калугинская стипендия. «Крестьянина Калугина», – с гордостью подчеркивал сам земец [3].

Однако в сложной политической обстановке весны 1917-го Калугин откровенно растерялся, он не знал, за что браться. И… не стал браться, отказался от власти, объяснив это усталостью и болезнью.

Вместо него собрание от членов всех Комитетов общественной безопасности, созданных к тому времени, избрало комиссаром инженера А. Е. Ширяева. Того самого Александра Ширяева, который считался главным возмутителем спокойствия. Ведь это он как руководитель Военно-промышленного комитета, был отстранен губернатором от должности и чуть было не арестован. По некоторым сведениям, Ширяев был в числе тех гласных городской думы, которые в 1919 году голосовали против поднесения хлеба-соли адмиралу Колчаку. Авторитет Ширяева был очень велик, и поэтому он вскоре был избран думцами городским головой. Инженер оказался перед мучительным выбором: на каком из постов работать, служить? Он выбирает думу, и тем самым вошел в историю Перми как последний городской голова. В советские годы Александр Евстафьевич еще много помогал развитию городского хозяйства, увлекался краеведением. Был репрессирован.

На должность губернского комиссара Временного правительства был избран поручик Борис Турчевич, сын известного архитектора. Молодой неопытный политик, оказавшийся в эпицентре истории, успел сделать до воцарения власти большевиков немногое. Как мог, пытался поддерживать порядок, «летал» по губернии, по уездам. Но больше суетился. Турчевич «засветится» еще при Колчаке, вновь став на полгода руководящим лицом. Его колоритный образ выведен в произведениях прозаиков Леонида Юзефовича, Всеволода Иванова, повествующих о революции и гражданской войне на Урале [4].

После взятия Перми красными войсками Турчевич-младший исчезнет с горизонта. Говорили, что он уехал за границу, но недавно появились сведения, что все последние годы он жил в Москве, работал скромным юристом *


«Население смущено»
(еще один Михаил Александрович)

Личность последнего пермского губернатора сегодня, в свете новых выявленных документов, представляется трагичной… если не трагикомичной. Полного тезку Великого князя Михаила Романова иногда иронично именуют губернатором «с самой длинной фамилией», и всё. Действительный статский советник Михаил Александрович Любич-Ярмолович-Лозина-Лозинский (такова полная фамилия этого отпрыска польских дворян) был назначен главноначальствующим обширной губернии в самый сложный период, накануне Первой мировой войны. И так уж получалось, что в самые ключевые, самые эпохальные события губернатор оказывался и не на месте, и не «в ударе».

Вспомним хотя бы учреждение университета в Перми, первого на Урале. Всех поражало отсутствие губернатора. Первое лицо губернии с самого начала не был сторонником создания вуза. Консерватор по убеждениям, он не хотел появления студенчества, которое всегда и везде приносит властям беспокойство. В 1916 году, как раз на время университетских торжеств, Михаил Александрович уезжает в отпуск, но, чтобы сохранить лицо, присылает в Пермь Калугину поздравительную телеграмму. Однако телеграмма задерживается в пути… [5].

С революцией – та же история. Когда в Петрограде началась «заваруха» и в Пермь уже прилетела историческая телеграмма Бубликова, Лозина-Лозинский, выйдя из добровольного отпуска, находился в Екатеринбурге. Он был на молебне в соборе, когда жандармский подполковник принес ему телеграмму Бубликова о революции. И что предпринимает губернатор? Он всеми силами пытается задержать распространение сообщений о петроградских событиях. Естественно, чтобы избежать смуты и паники. Тем же самым занят в Перми и вице-губернатор Лыщинский-Троекуров, который приказал даже задерживать все газеты. В итоге, официально пермское население узнает о случившемся только 3 марта из «агентской» телеграммы (Российского телеграфного агентства).

Поведение губернатора тогда многим казалось сомнительным и непонятным. Достаточно сказать, что екатеринбургский городской голова Обухов направил в Петроград на имя председателя Госдумы Родзянко телеграмму следующего содержания: «…Губернатором усиленно распространяется телеграмма, подписанная генералом Даниловым, извещающая о восшествии на престол Михаила Александровича (Романова. – Авт.). Не имея соответствующих сообщений Временного правительства, население смущено, ждет ваших авторитетных пояснений».

Что это, как не вотум недоверия первому лицу?

Между тем на допросе, которому бывший губернатор был подвергнут в марте 1917 года членами Комитетов общественной безопасности Перми и Екатеринбурга, Михаил Александрович говорил, что монархические настроения он не поддерживал: «…Монархические организации в Пермской губернии представляли полный нуль. Они создавались на время выборов; через меня никаких субсидий ни монархическим организациям, ни вообще кому-либо другим, не передавалось. Вообще сам я к искусственному насаждению монархических организаций путем субсидий относился по своему убеждению отрицательно, находя, что известный принцип можно замарать грязью, но поддержать его грязью нельзя».

В итоге, бывшего начальника губернии посчитали виновным по двум пунктам: за задержку призывов к признанию нового законного Правительства, а также за сожжение официальных секретных документов. Сам Лозина-Лозинский признал, что сжигал документы, «чтобы не было сплетен и не получилось грязи». А что сжигал? Секретные бумаги, «дела были по объему значительные», признает арестованный.

По денежным поступлениям он отчитался так: «…были… по следующим категориям: на противогазы, на памятник в Ныробе, взяточные» (!). Что касается «взяточных», остается неясно, куда и на что они пошли. А Ныроб здесь упомянут в связи с кампанией по причислению к святым боярина Михаила Никитича Романова; храм, ограда вокруг ямы, где был «умучен» опальный боярин, были доведены до кондиции, но с прославлением Романова пермяки не успели.

Вскоре Лозина-Лозинский по распоряжению Временного правительства будет отпущен. Затем он выедет в эмиграцию.


Начало анархии

Накаляющаяся политическая обстановка в стране пробивается и в дневниковых записях Великого князя Михаила Александровича Романова за 1917–1918 годы. Волнений уже не скрыть. Возьмем «самый яркий день в истории человечества» (по большевистскому летоисчислению) – 7 ноября (25 октября по ст. ст.). Как оказалось, в этот день Великий князь вместе со своим помощником решили прогуляться мимо Зимнего дворца. «Любовались» его видом (слово это пишущий не закавычивает, но горькая ирония чувствуется во всем), ведь все стены и окна дворца были испещрены пулевыми пробоинами. Когда гуляющие дошли до конца набережной, то увидели: на Неве стоят корабли «Хивинец», «Заря Свободы», «Зарница» и «Аврора»… [6].

Вернувшись в квартиру, М. А. пытается придерживаться привычного распорядка дня. После обеда даже слушали музыку, Тата (Наташа – дочь Натальи Сергеевны от прежнего брака) играла на пианино. Но с чувствами совладать становится все труднее. Автор дневника признается, что «…во время политических разговоров … так волновались и так кричали, что пришлось принять крутые меры, т. е. поставить около себя председательский звонок для водворения порядка, а как крайняя мера – револьвер. Гости разъехались после 12 ч…» (Запись от 7 ноября 1917 года).

Примечательный факт: морганатический брак Михаила не помешал Николаю отречься от трона в пользу младшего брата. Это веский аргумент в споре с теми «знатоками» престолонаследия, кто считает Михаила нелегитимным правителем во всех отношениях. Стопроцентно легитимных на тот момент в стане Романовых уже просто не оставалось, что среди Кирилловичей, что среди Константиновичей…

Есть очень важный документ, который дает читателю редкую возможность представить историческое событие в новом, неизвестном свете. Посмотрим, как вел себя Великий князь в дни крушения самодержавной власти, перед тем, как получит неожиданную телеграмму от брата с известием о том, что царский трон теперь его, Михаила II.

«Гатчина и Петроград, 27 февраля 1917 г., понедельник, начало анархии.

В 5 ч. с экстренным поездом Дж[онсон] и я поехали в Петроград. В Мариинском дворце совещался с М. В. Родзянко (председатель Гос. Думы. – Авт.), Некрасовым, Савичем, Дмитрюковым. Потом пришли кн. Голицын, ген. Беляев и Крыжановский.

Когда мы приехали в Петроград, было сравнительно тихо, к 9 ч. стрельба уже началась и почти все войска стали революционными, старая власть больше не существовала, – в виду этого образовался временно-исполнительный комитет, кот[орый] и начал отдавать распоряжения и приказания. В состав комитета входили: несколько членов Гос. Думы под предс. Родзянко.

Я поехал в 9 ч. на Мойку к военному министру и передал по аппарату юзе ген. Алексееву в Могилев для передачи Ники, те меры, которые [нужно] принять немедленно для успокоения начавшейся революции, а именно – отставка всего кабинета, затем поручить кн. Львову выбрать новый кабинет по своему усмотрению. Я прибавил, что ответ должен быть дан теперь же, т. к. время не терпит, каждый час дорог.

Ответ был следующий: никаких перемен не делать до моего приезда в личном составе (т. е. поезда. – Авт.). Отъезд из Ставки назначен завтра в 2.30 дня.

Увы, после этой неудачной попытки помочь делу я собирался уехать обратно в Гатчину, но выехать нельзя было, шла сильная стрельба, пулеметная, также и ручные гранаты взрывались (…) Дж[онсон] и я поехали на нашем моторе… но тут мы поняли, что ехать дальше более чем рискованно, – всюду встречались рев. отряды и патрули, около церкви Благовещения нам кричали стой, стой, – но мы благополучно проскочили, но конвоирующий нас автомобиль был арестован. Ехать дальше не удалось, и мы свернули влево, решили ехать к Зимнему. Там были ген. Беляев и Хабалов, в распоряжении которых было около 1000 человек, часть батальона Преобр[аженского] п[олка], 1 рота Гвард[ейского] эк[ипажа] и 1 Донской каз[ачий] п[олк]. Мне удалось убедить генералов не защищать дворец, как ими было решено, и вывести людей до рассвета из Зимнего и этим избежать неминуемого разгрома дворца революционными войсками. Бедный ген. Комаров был мне очень благодарен за такое мое содействие. В 5 ч. Дж[онсон] и я решили покинуть Зимний и перешли на Миллионную, 12 к кн. Путятиной, где легли в кабинете на диванах».

Таким образом, Михаил Александрович предотвратил первую вспышку вооруженного противостояния растревоженного как улей российского общества. Фактически – помог погасить локальный очаг гражданской войны в самом зародыше, в самом сердце страны.

Через день к Великому князю пришла депутация из офицеров. Присяжный поверенный Иванов передаст ему на подпись проект Манифеста, где уже были подписи двух Великих князей. Манифест обещал («даровал») полную конституцию. Михаил также подписал исторический документ.

А где император? А императора все нет, и Михаил Александрович поневоле стал играть все более заметную, во многом ключевую роль.

«1 марта.

…Ники должен был приехать сегодня из Ставки, но не приехал, и неизвестно было, где находится поезд, по слухам (…) поезд в Бологом. Вся власть сосредоточилась в руках временного комитета, кот[орому] очень тяжело ввиду сильного давления со стороны союза рабочих и солдатских депутатов. Родзянко должен был ко мне приехать, но не мог этого выполнить…».

Под впечатлением всего происходящего у Михаила сложилось убеждение, что в последние дни воцарилась полная анархия. Такое впечатление только укрепилось после звонка в 6 утра от нового министра юстиции Керенского, который сообщил Великому князю: Совет министров приедет к нему, Михаилу, через час. На самом деле они приехали через три с половиной часа…

Но… приехали. Почти в полном составе. Для того чтобы решить вопрос преемственности власти…

Одним из сторонников Великого князя был в те напряженные, смутные дни Павел Николаевич Милюков – лидер кадетской партии, министр иностранных дел в первом составе Временного правительства. Он считал, что «мягкий характер Михаила» не помешает, а даже будет способствовать спокойному развитию парламентаризма в России. Последовательным защитником идеи конституционной монархии выступал П. Н. Милюков и на историческом заседании на Миллионной, 12, когда Михаил подписал акт отречения в пользу Учредительного собрания.

Однако среди политиков, участников «большой игры», как определили позднее событие, решавших тогда судьбу России монархистов оказалось немного, большинство пошло за Керенским. Милюков заявил, что будет поддерживать вступление Михаила на престол. Он признал, что в этом есть риск… Защищая свою позицию, главный кадет предложил даже почти авантюрный вариант: немедленно взять автомобили и ехать в Москву, где найдется организованная сила, необходимая для поддержки положительного решения Великого князя. В Москве в тот период было намного спокойнее, чем в Петрограде.

Эта импровизация Милюкова, как он сам определил свое выступление, также не прошла. Великий князь всех выслушал… и после размышлений принял свое решение. При этом поблагодарил Милюкова за патриотизм.

Павел Николаевич был в отчаянии, а вот Керенский, как вспоминает Милюков, пришел в неописуемый восторг. В состоянии экзальтации Александр Федорович воскликнул, обращаясь к Михаилу Александровичу: «Ваше высочество, вы – благородный человек!» [7].

Как поражение воспринял поступок Михаила еще один участник исторического заседания – Василий Витальевич Шульгин, представитель правого крыла Госдумы. Вот как запомнил он Великого князя в тот роковой час: «…Тонкий, с длинным, почти еще юношеским лицом, он весь был олицетворением хрупкости (!). Этому человеку говорил Милюков свои вещие слова… предлагал совершить подвиг силы беспримерной…»

Но на такой подвиг, по мнению политиков-монархистов, Михаил не решился. Василию Шульгину он запомнится «искренним и человечным», но… не рожденным для таких испытаний. Сам Шульгин, как известно, оказался способен на подвиги. Он продолжит борьбу за свои убеждения, станет одним из активнейших организаторов Белого движения. Одно сожаление осталось у этого испытанного политического бойца на всю жизнь – о Михаиле Романове: «Каким хорошим конституционным монархом он был бы!..»

Таким настроением проникнуты многие страницы его произведений [8].

Примечательны коррективы, которые внес Великий князь в текст Акта об отречении. После нескольких раундов обсуждений и переписываний Михаил настойчиво попросил внести еще три изменения: употреблять от его лица местоимение «я», а не «мы» (резонно, ведь престола еще не принял); по этой же причине слово «повелеваем» заменить на «прошу». И еще Великий князь обратил внимание на то, что нигде в тексте нет слова «Бог», а «таких Актов без упоминания имени Божьего не бывает»…

Переделанный текст переписал начисто Н. Набоков, и только после этого Михаил поставил свою подпись…

Именно Михаил II был последним законным правителем от Дома Романовых и основоположником современного правового государства. Дональд Кроуфорд, автор подробнейшей биографии Михаила Романова, считает, что Николай II – это прошлое, а Михаил II – это мост в настоящее и будущее России [9].


«Учредилка».
Тогда еще ничто не предвещало «Пермских ужасов»

Первый послереволюционный год Великий князь Михаил Александрович жил напряженной жизнью, хотя со стороны казалось, поначалу мало что изменилось… Образ жизни М. А., члены семейства Романова ведут почти прежний, хотя изменений в их жизнь новая власть внесла уже немало. М. А. работает с домочадцами в парке, каждый день делает гимнастику – на его языке это называется «контролем мускулов», ходит на лыжах, играет на гитаре и в бильярд. В начале января они даже купили корову и все дружно пошли смотреть ее на ферму – думали о будущем. Михаил даже принимал у себя во дворце гостей. Так, 5 января его навестили двое офицеров, бывших подчиненных из Егерского полка. Причем фамилия одного из офицеров – Дебогорий-Мокриевич.

Через несколько лет эта фамилия приобретет широкую известность на Западе в эмигрантских кругах благодаря книге воспоминаний В. К. Дебогория-Мокриевича «Четырнадцать месяцев во власти большевиков (Пермские ужасы)». То есть автор мемуаров описывает как раз то время, когда в Перми жил и был бессудно убит Михаил Романов. Однако про гибель Великого князя мемуарист не упоминает. Видимо, тогда еще надеялся, что тому удалось спастись. Ведь слухов в ту пору бродило много [10].

И вновь читаем романовский дневник с золотым обрезом:

«Гатчина, 6 января, суббота.

Вчера открылось Учредительное собрание под председательством Чернова, но по слухам уже издан декрет об его роспуске. Были мирные манифестации, которые обстреливали большевики. Вся борьба происходит между большевиками и с. р. (но не левыми из них)».

Важная запись, свидетельствующая о том, что М. А. совсем не был таким уж аполитичным человеком, который ни о чем не думал, кроме своей возлюбленной «Наташечки» (как пытаются представить его некоторые исследователи). В дневнике то и дело попадаются упоминания, что «читали газеты», «газеты крайне интересные» и т. п. В другом месте говорится, что супруги делают альбом из газетных вырезок. Судя по всему, Романов уже отлично понимал, куда все клонится, супруги были очень информированными людьми даже в тот период. Комментариев М. А., как правило, не дает, но нередко перепечатывает содержание заметок и телеграмм, наиболее его заинтересовавших. Ездит в «отвратительный (!) Петроград». То, что накопилось на душе, изредка проскальзывает, как, например, в записи за 18 января, в той же Гатчине: «…Ходил на лыжах с Василием. Мы обошли весь зверинец в полтора часа. Бедный парк теперь стал как мертвый, ни одного зверя, ни одной птицы…» В другой записи автор делится впечатлениями от того, как в Гатчинском парке пьяные «революционеры» перестреляли всех оленей.

Что касается большевиков, то Михаил давно научился распознавать их, еще с фронта, и не любил их вполне открыто. После неудавшегося выступления ленинских групп в начале июля 1917-го Михаил замечает: «Успех большевиков начинает уменьшаться, народ начинает понимать (!), что они работают на пользу немцев и на их деньги».

Что касается записи насчет того, что «успех большевиков начинает уменьшаться», здесь Великий князь предается невольному самообману – ему так хотелось думать, хотя в действительности события развивались в другую сторону. Большевики умело использовали ситуацию в свою пользу. Об этом говорит, в частности, любопытный документ, хранящийся в архиве только еще создающегося музея Пермского педагогического университета. В письме, адресованном из Кронштадта в Пермь, автор – матрос М. А. Маланьин, курсант учебного минного отряда – пишет своей бывшей учительнице (публикуется с любезного разрешения организатора музея историка А. А. Маткина): «…Вы, наверное, удивитесь, когда я вам скажу, что я «большевик». Я состою в партии с-д (Большевиков). Пожалуйста, только не пугайтесь. Большевики идейные, самые корректные и порядочные люди, каких я встречал. Наш лозунг: «Что сказал – то и должен сделать!». Борьба за мир, за свободу, землю и восстановление прав угнетенных – наша цель».

Таким было начало… Привлекательные лозунги, четкая и реальная программа, популизм – все это пригодилось в борьбе за власть. Что следовало за благими пожеланиями хорошо известно.

Последняя запись в «Памятной книжке» за 1918 год датирована 17/2 марта. Что делал Великий князь в тот день? Ходил на лыжах, музицировал… Накануне почему-то оделся в старую матросскую форму, которая у него хранилась с 1895 года. Неясные предчувствия томили автора дневника. И не обманулся в своих ожиданиях чего-то худшего.

Спустя несколько дней Советское правительство распорядится отправить Михаила Александровича в ссылку в Пермскую губернию. 17 марта (по н. ст.) пермские большевики напишут расписку «в получении» гражданина Романова [11].


Попав под «Красное колесо»

Есть разные мнения о той позиции, которую занял Михаил Романов. Порой мнения полярные, взаимоисключающие. Нобелевский лауреат А. И. Солженицын не раз обращался к личности Великого князя Михаила Александровича. Его образ выписан в исторической эпопее «Красное колесо», в публицистических «Размышлениях о Февральской революции» и др. Писатель считал Михаила в определенном отношении виновником обрушения строя. Он, в частности, писал:

«В отречении Михаила мы наблюдаем ту же душевную слабость и то же стремление освободиться самому. Даже внешне похожи действия братьев: почти в тех же часах, как сорвался Николай в путешествие к супруге, – пустился и Михаил в Петроград… И также, как Николай во Пскове, Михаил на петроградской квартире лишился свободы движения. И так же в западне вынужден был к отречению – да отчасти чтоб скорей повидать любимую умницу-жену.

…Михаил не более думал о борьбе за трон, не более порывался возглавить сопротивление армии, чем его старший брат. … И Михаилом, и всеми собравшимися на Миллионной, и монархистами среди них – всеми овладел обманный параллакс, сдвиг зрения: из-за бушующей петроградской толпишки (!) они не видели (кто и не хотел видеть) нетронутого массива России

…Концом монархии стало отречение Михаила. Он – хуже чем отрекся: он загородил и всем другим возможным престолонаследникам, он передал власть аморфной олигархии. Его отречение и превратило смену монарха в революцию (то-то его так хвалил Керенский)…» [12].

Но это – мнение литератора. Историки сегодня склоняются больше к выводу, что в решающий, переломный период для страны Михаил Александрович сыграл заметную роль. Великий князь оказался единственным человеком, в пользу которого смог отречься Николай II. При всех «за» и «против». Не пройдет и года, как гражданин Романов станет просто ссыльным, а в июне 1918-го «узника Перми» бессудно расстреляют мотовилихинские большевики.

Солженицын довольно сдержанно, даже критически оценивает действия Михаила. Однако нельзя не заметить, что писатель в своих характеристиках тоже не во всем прав. Чего стоит его недооценка волнений народных масс, которые он называет «толпишкой»! Михаил не принял корону, а отложил решение о форме правления до созыва Учредительного собрания. Он надеялся на народ… Своим Манифестом Михаил хотел успокоить всех. Михаил отказался от силового решения. Немногие знают, что штурма Зимнего дворца как такового не было, и не случилось военного столкновения именно потому, что Михаил Александрович приказал войскам, охранявшим дворец, покинуть его расположение.

Архиепископ Пермский и Соликамский Андроник назвал ситуацию 1917 года «междуцарствием». Он сообщил своей пастве: «Узаконяющий Временное правительство акт об отказе Михаила Александровича объявлял, что после Учредительного Собрания у нас может быть и царское правление, как и всякое другое, смотря по тому, как выскажется об этом Учредительное Собрание». Высшие иерархи церкви, в том числе обер-прокурор Святейшего Синода, сразу же признали законность условной передачи власти Михаилом Временному правительству.

Нельзя не поразиться тому, как по-разному повели себя в критической ситуации два Романова – Николай и Михаил. Вообще-то, Михаил не был честолюбивым человеком. В отличие от Николая, он не был изолирован от настроений в обществе. Он раньше своего венценосного брата почувствовал надвигающуюся катастрофу. Но попытки Михаила (как и других его августейших родственников) побудить царя к решительным действиям в первые дни революции ни к чему не привели. Николай в своем дневнике не упрекал Михаила за отказ от власти, понимал, что сохранение монархии в любой форме было уже не под силу любому претенденту. И, что показательно, бывший император задается вопросом: кто это надоумил Михаила на «глупость четырехвостки» избирательного права?..

Имеются в виду четыре основных права гражданина на избирание: всеобщее, равное, прямое, тайное – то, чем пользуемся мы и сейчас, естественно, только на честных и прямых выборах.

Выйдя победителями в гражданской войне, большевики сразу же лишили некоторые категории граждан права голосовать. По Конституции 1936 года, которую в условиях тоталитарного режима называли «сталинской», гражданам СССР формально вернули всеобщее избирательное право, т. е. часть той самой «четырехвостки».

Гримасы истории: свершилось это историческое событие 5 декабря, в день рождения Михаила Романова. Как известно, права, обеспеченные «самой демократической» Конституцией, оставались при однопартийной коммунистической диктатуре большей частью только на бумаге.

Насильственный разгон Учредительного собрания подхлестнул гражданскую войну. Призыв к восстановлению всенародного вече стал одним из лозунгов Белого движения, появились так называемые Комучи – Комитеты за созыв Учредительного собрания…

Cписок литературы:

1. Звезда. 1927. 12 марта.

2. Урал в истории России. 1917 год (см., в частности, тезисы: В. В. Ивашкевич. С. 87). Пермь, 2007.

3. Гладышев В. Пора восстановить справедливость…: сб. тез. конф. «Время и судьбы людей». Пермь, 1999; Он же. Поднявшийся с низов / Университет. Пермь, 2015.

4. Иванов Вс. Н. Огни в тумане. М., 1991.

5. Пермские губернаторы. Пермь, 1997.

6. Здесь и далее используется дневник Михаила Романова. ГАРФ. Ф. 668. Оп. 1. Д. 136.

7. Милюков П. Н. Воспоминания. В 2-х т. М., 1990. С. 242–274.

8. Шульгин В. Дни. 1920. М., 1989. С. 270–292.

9. Розмари и Дональд Кроуфорд. The Last Tsar: Emperor Michael II. Жизнь и любовь последнего императора России. Лондон, 1997. В издании на русском языке: Михаил и Наталья. М., 2007.

10. Гладышев В. По царскому следу. Пермь, 2014.

11. Скорбный путь Михаила Романова: от престола до голгофы. Пермь, 1996. С. 89.

12. Солженицын А. Размышления о Февральской революции. Спецвыпуск-приложение к «Комсомольской правде», 1995.




* В 2014 году, после выхода моей книги «По царскому следу», в числе откликов я получил письмо от журналиста и писателя Светланы Федотовой, она передала копию странички Московского телефонного справочника, на одной странице которого приведены номера аппаратов Михаила Тухачевского (маршала) и Бориса Турчевича; время – начало 1930-х…