Уральское и прикамское беженство в 1919 году
Эпохи войн и внутренних смут порождают специфические, управляемые и спонтанные, перемещения людей. Это эвакуации, целенаправленные переселения, перелив населения из голодающих районов в хлебные, беженство.
Подобные явления могут иметь существенное значение во внутренней жизни страны. Так, несколько миллионов эвакуированных и беженцев 1915 года создали инородную оппозиционную среду во внутренних районах, во многом заложив инфраструктуру опоры советской власти. Достаточно вспомнить латышские анклавы, которые всю гражданскую войну питали печально знаменитую дивизию.
Более или менее массовый уход с войсками сочувствующего населения в годы русской гражданской войны случался многократно. При этом зажиточные края, почти не испытавшие советской власти в 1918 г., бывали весьма прохладно настроены к белым, давая кадры дезертиров, перебежчиков и партизан. Генерал К.В. Сахаров отмечал, что в Сибири создалась парадоксальная ситуация: крестьяне и рабочие героически сражались на фронте, а в тылу такие же крестьяне и рабочие восставали под влиянием большевистской агитации, эсеровского предательства и неумелых действий властей (Сахаров К.В. Белая Сибирь // Гражданская война в Сибири и Северной Области. Сост. С.А. Алексеев. М.-Л.: Госиздат, 1927. С.85.). Многие мемуаристы отмечали, применительно ко второй половине 1919 года, что сибирские пополнения, присылаемые из тыла, быстро «растворялись» или переходили на сторону красных. В таких обстоятельствах беженцы неизбежно становились живыми свидетельствами против противника.
Урал и Прикамье уже в 1918 году дали крупные добровольческие соединения, подняли действительно массовое активное добровольчество в режиме самомобилизации. Подобных примеров в неказачьих районах — немного. Прежде всего следует говорить об ижевских и воткинских формированиях, Пермской, Четвертой Уфимской и Восьмой Камской, первоначально очень большого численного состава, дивизиях, Златоустовско-Красноуфимской бригаде.
«Мужицкое» вятское земство было одним из наиболее деятельных в пореформенные годы. В частности, оно способствовало развитию в губернии телеграфно-телефонной сети, которая весьма помогла разрастанию антибольшевистского движения в 1918 г. (См.: Ижевско-Воткинское восстание. 1918 г. М.: Посев, 2000. С.95–96; 1918 год на Востоке. М.: Центрполиграф, 2003. С.391). Губерния массово поднялась ещё летом 1918 г. Вятский край очень много дал в белые войска, и все же, по мнению генерала В.М. Молчанова, «не был использован… и в десятой части, как в первый момент борьбы Народной Армии летом и осенью 1918 года, так и армией Адмирала Колчака в мае—июне 1919 года, когда Ижевск, Воткинск, Сарапул, Елабуга вновь находились в наших неумелых руках» (Молчанов В.М. Борьба на востоке России и в Сибири // Белая Гвардия. Альманах. 1998. № 2. С.35–36.). Постфактум в том же духе высказывался и белый командарм-1 А.Н. Пепеляев: «Мы двигались уже к городу Вятке… К нам приходили многочисленные депутации крестьян из района Вятки с обещаниями поддержать наше движение местными восстаниями против большевиков» (См.: Серебренников И.И. Гражданская война в России. Великий отход. М.: АСТ, 2003. С.220.). Взятие Перми в декабре 1918 г. и последующее наступление сибирских частей также обнаружили антибольшевистское настроение губернии. В Мотовилихе в середине декабря 1918 г., то есть в преддверии падения Перми, состоялся митинг. Собравшиеся выдвинули требования к власти, в том числе: отмена пыток и смертной казни, свободная продажа хлеба и т.п. А также — эти штрихи придают достоверность рассказу — проверять, что едят комиссары и снять с них кожанки для пошива обуви населению. Митинг разогнали латыши, а в ближайшие дни более 300 рабочих бесследно исчезло. Белые приводили документ, найденный при разборе бумаг Мотовилихинской ЧК: «Мы не признаем существующей вашей большевистской власти, не знаем, куда идем, идти приходится против своего брата. С нас работников вам не будет, мобилизуете вы нас на свою же шею». Под документом стояли подписи трех рабочих, все — крестьяне мотовилихинских деревень (Дневник Павлодарского отделения Осведстепи. № 9. 4 октября 1919. С.1–2). В.М. Молчанов писал, что «население Уфимской губернии к югу от р. Белой было более на их (красных — А.П.) стороне, чем на нашей». Однако это мнение опровергает М. Бернштам, считая «типично местническим» и напоминает о широком повстанчестве во всей губернии. (См.: Урал и Прикамье. Ноябрь 1917 — январь 1919. Документы и материалы // Исследования новейшей русской истории. Серия «Народное сопротивление коммунизму в России». Париж, 1982. С.533–534).
Земства, кооперативы, организационные импровизации 1914 — 1917 гг. (хозяйственные советы, комитеты и т.п.) были активными во всех названных губерниях. Земская инфраструктура и организационные навыки в годы гражданской войны претворились в них в успешную военную самодеятельность населения. Показательно, что советские и либеральные авторы, комментируя дружный и жесткий антибольшевистский отпор крестьянства региона, делали ложный акцент как раз на мнимые «дикость» и «некультурность» «вотяков» и «зырян» (См. об этом: Ижевско-Воткинское восстание. 1918 г. М.: Посев, 2000. С.96; Таскаев М.В. Печорская республика: Белый тыл на севере России // Белая армия. Белое дело. 2003. № 12. С.68).
Неудивительно, что отступление белых войск в 1919 г., в том числе крепких частей из уроженцев уральско-камского региона, повлекло за собой массовый уход гражданского населения.
В конце лета колчаковский Совет Министров отпустил 15 миллионов рублей на оказание помощи беженцам в пути следования. Количество беженцев исчислялось в 200000 тысяч человек, из коих половина нуждалась в бесплатном питании. (Сводки осведотдела штаба ИркВО. № 5 за 31 августа 1919). 1 октября сообщалось о расширяющемся добровольческом движении с важной расшифровкой: добровольчество развивалось особенно в пунктах на железной дороге, куда пришли беженцы с Урала, в большинстве бедняки. Глядя на них, население начинало более «сознательно» относиться к происходящему, бралось за оружие (Дневник Павлодарского отделения Осведстепи. № 6. 1 октября 1919. С.2.).
По сообщению белого осведомления, в беженство поднялись сотни тысяч человек: «вся» Пермская губерния и освобожденная часть Вятской. В большинстве отступали крестьяне. Сводка набрасывает контур этого великого отступления: на подводе два-три сундука, сбоку привязаны топор, косы, на веревке худенькая корова. Местное население, начиная от Тюмени, смотрело на беженцев с недоумением, а то и неприязнью (Дневник Павлодарского отделения Осведстепи. № 9. 4 октября 1919. С.2.). Однодневная газета «Два года» (25 октября 1917 — 1919 гг.) также уведомляла, что население Пермской, Вятской, Уфимской губерний массово уходит на восток, движутся вереницы повозок, а молодежь поступает добровольцами в армию (Два года. Газета. Б/м. 25 октября 1917 — 1919 г. С.3).
После сентябрьских наступательных боев беженская волна двинулась на запад, вслед за армией. Причем в основном это были семьи, так как мужчины влились добровольцами в ряды войск (Дневник Павлодарского отделения Осведстепи. № 12. 8 октября. С.2). В конце октября последовало официальное уведомление, что движение беженцев на восток окончено, устанавливается нормальное движение поездов, вводится суровое расписание (Дневник Павлодарского отделения Осведстепи. № 27. 26 октября. С.2).
Квалифицированные рабочие направлялись, по многочисленным заявкам, партиями в Сибирь и на Дальний Восток. При этом рабочие ижевцы и воткинцы, эвакуированные в Томск, в два дня дали свыше 300 человек в добровольческие формирования (Сводки осведотдела штаба ИркВО. № 5 за 31 августа 1919). В декабре запасный батальон Ижевской дивизии станет единственной частью, ушедшей из Томска при перевороте. По линии контрразведки в конце августа фиксировалась следующая картина в Омске. В окружных автомастерских местные рабочие держали себя вызывающе, как по отношению к администрации, так и мастеровых из эвакуированных ижевцев и воткинцев, тормозили работы. При спешном ремонте броневиков ижевцы и другие беженцы взялись работать, а местные им грозили, в том числе сожжением барака. Угрозы, очевидно, не были пустым звуком, так как беженцы-рабочие просили администрацию снять оконные решетки, дабы не оказаться в западне (РГВА. Ф.40218. оп.1. д.8. л.293).
К началу октября ряд уральских предприятий открылся в эвакуации, на новых местах. Это заводы Лесснера, Златоустовский, Кыштымский, Злоказовский, «Лысьевский» (Лысьвенский?) и другие (Дневник Павлодарского отделения Осведстепи. № 8. 3 октября 1919. С.2). Отметим, что Златоустовский и Кыштымский заводы — как раз из зоны комплектования упомянутой добровольческой бригады Рычагова. В газете «Друг армии и народа», издаваемой штармом-Западной, в августе 1919 г. было помещено воззвание к сибирским крестьянам с призывом не отталкивать беженцев. В газете не впервые за лето упоминались златоустовцы и красноуфимцы, которые сбросили красных и, прожив «счастливый год», поголовно взялись за оружие, а семьи потянулись в Сибирь (Друг армии и народа. 1919. № 42. С.2–3).
Беженская волна была столь велика, а фигура беженца, очевидно, столь привычна, что этим прикрытием стали пользоваться антибелогвардейские элементы. Были случаи обнаружения у подозрительных «беженцев» спрятанного оружия (Сводки осведотдела штаба ИркВО. № 12 за 8 сентября 1919).
Таким образом, в беженство действительно поднялись десятки тысяч сельских и заводских семей Прикамья и Урала. Это были жители территорий с развитыми навыками самоорганизации, крестьянским земством. Их приход заставил задуматься сибиряков и, видимо, создал мотив для поступления на службу части сибиряков-добровольцев. Сами беженцы стали вторым эшелоном для сражающихся «своих» формирований: мужчины поступали в армию, в добровольческие формирования, работали в тылу. Правительство пыталось заниматься обустройством и использованием беженцев, достигнув известных положительных результатов.