„Мукденский альбом“ генерала Остроградского
Из Энциклопедии Гражданской войны: «…Остроградский Борис Андреевич, р. 16 сен. 1879. Из дворян Черниговской губ. Николаевский кадетский корпус, Елисаветградское кавалерийское училище 1900, Офицерская кавалерийская школа 1912. Полковник, командир 2-го драгунского полка, командующий 4-й бригадой кавалерийского запаса. Георгиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта; с июня 1918 начальник обороны Сызранского района, с июля 1918 инспектор кавалерии и ремонтов Народной армии, с мар. 1919 командир бригады 2-й Уфимской кавалерийской дивизии, с мар. 1920 генерал для поручений при штабе армии, в Приморье — на той же должности. Вице-председатель монархической организации „Вера, Царь, Народ“ и Общества кадровых офицеров. Генерал-майор (с 7 сен. 1919). В эмиграции в Корее (Гензан), затем в Китае (в Мукдене), вице-председатель, с 1930 председатель отделения РОВСа. В 1945 вернулся в СССР, арестован 21 дек. 1948. Умер 23 окт. 1951 в лагере № 7 на ст. Тайшет» (Волков С.В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. — СПб.: Издательский дом «Нева», М.: Издательство «ОЛМА-ПРЕСС», 2003. С. 383).
Все верно, за исключением небольших неточностей в конце: Остроградский вернулся в Советский Союз не в 1945-м, а в 1947 году, был арестован 22 декабря 1948 г. и умер в лагере 23 октября, но не 1951-го, а 1950 года.
Все уточнения сделаны по архивно-следственному делу № 990, хранящемуся в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области. Данные абсолютно точные, взяты из анкеты арестованного, протоколов его допросов и акта о смерти, составленного начальником терапевтического отделения больницы лагерного пункта 042 Озерного ИТЛ врачом Е.П. Морозовой и врачом-ординатором з/к доктором Петерфальви.
В особый лагерь МВД СССР на ст. Тайшет-Братск Восточно-Сибирской железной дороги Остроградский попал после осуждения в апреле 1949 г. Военным трибуналом войск МВД Молотовской области. А на жительство в Молотовскую область его направили из порта Находка, куда вторая партия репатриантов из Китая прибыла 4 ноября 1947 г. В соответствии с Постановлением СМ СССР № 2017–790 сс «О порядке расселения в СССР реэмигрантов и членов их семей» вновь прибывшие должны были расселяться «с учетом возможности их трудоустройства по специальности, обеспеченности жилплощадью…» (Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. Ч. 2. Курск, 1999. С. 259). Поскольку в анкете Остроградского в графе «Профессия, специальность» значилось: «Не имеет», бывшего кадрового офицера сочли оптимальным трудоустроить в г. Березники сторожем в подсобном хозяйстве треста «Севуралтяжстрой». Здесь же нашлось и «подходящее жилье» — барак № 2 по ул. Трактовой в пос. Чкалова, где он и поселился вместе с женой, дочерью и зятем. Среди его соседей по бараку были, например, Николай Васильевич Мулюкин, бывший царский и советский консул в г. Чифу (Китай), а также бывший уголовник и бывший член ВКП (б) Александр Иванов, уроженец Молотовской области, разнорабочий, только что вернувшийся на Урал после отбытия 6-летнего срока заключения в лагерях на Дальнем Востоке. Именно его донос, поступивший в Березниковский горотдел МВД в ноябре 1948 г., и послужил формальной причиной ареста Остроградского.
При аресте у Бориса Андреевича были изъяты фотографии (всего 21 шт.), связанные с его жизнью в Мукдене. Вот на них-то мы и остановимся подробнее. Как следует из акта от 22 декабря 1948 г., составленного старшим оперуполномоченным 2-го отдела УМГБ Молотовской области капитаном Бабкиным, при осмотре помещения, где проживал арестованный, «имущества, принадлежавшего Остроградскому Б.А., не оказалось» (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 990. Л. 7а). Единственное, чем смогли «поживиться» следователи, это фотографии. Кто имел возможность ознакомиться со следственным делом Остроградского в нашем архиве, безусловно, вспомнит объемный фотоальбом, оформленный как приложение к этому делу. Меня он тоже заинтересовал, и я с увлечением начала рассматривать старые снимки, полагая, что это семейный альбом. Не сразу обратила внимание на то, что листы альбома — из толстого «казенного» коричневого картона (точно такого же, как и обложка следственного дела); его размеры точно совпадают с размерами дела; подписи под фотографиями сделаны явно в одно время, одной рукой, одними чернилами; об Остроградском в этих комментариях говорится в третьем лице, с упором на его «антисоветскую работу». Стало очевидным, что это альбом-«компромат», изготовленный самими следователями в ходе дознания. В конце 40-х они уже не спешили так, как в 37-м, и могли спокойно и аккуратно оформить подобный альбом, который «работал» на обвинение. В постановлении об определении материалов обыска от 25 февраля 1949 г. зам. начальника следственного отдела майор Смирнов так и запишет, что изъятые «фотокарточки изобличают его [Остроградского Б.А.] связь с иностранцами и членами антисоветских организаций» (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 990. Л. 188). Учитывая крайнюю суровость приговора, вынесенного по делу (25 лет исправительно-трудовых лагерей), отнесемся внимательно к доказательной базе обвинения в виде фотографий-«вещдоков».
Итак, снимок на первой странице альбома: Борис Андреевич Остроградский с молодой китаянкой Цун-Ин, дочерью крупного китайского чиновника, на квартире полковника В.В. Блонского. Мукден, 1936 год. «Связь с иностранцами» налицо: девушка — китаянка. Она сирота, ей всего 15 лет, вместе с младшим братом воспитывается в семье Блонского, находится на его иждивении. Но её отец, как выяснилось, был чиновником в правительстве «контрреволюционного маршала» Чжан Цзо-лина. Мало этого, сам хозяин квартиры Василий Васильевич Блонский — полковник, бывший царский военный атташе в Мукдене. Возглавлял «Белоэмигрантский беженский комитет», который оказывал помощь бежавшим из России белоэмигрантам, не имевшим средств к существованию. Именно он помог Остроградскому, прибывшему вместе с женой и 14-летней дочерью в Мукден 1 ноября 1922 г., устроиться с жильем и поступить на работу в пушной магазин Арбузова конторщиком.
Другая фотография — достаточно редкая: танцующие пары, дамы в вечерних туалетах, мужчины во фраках, с галстуками-бабочками, на стенах в просторном зале — портреты монарших особ. Это вечер у английского консула в Мукдене по случаю коронации короля Георга VI (тоже 1936 год). Среди прочих на приеме присутствуют Борис Андреевич и уже известный нам полковник В.В. Блонский. Позднее в обвинительном заключении по делу Остроградского будет зафиксировано, что он «имел связь с американцами и англичанами, которыми приглашался на банкеты…» (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 990. Л. 199). Действительно, было дело. Правда, из многочисленных участников приема, как пояснил Борис Андреевич, он был знаком лишь с двумя иностранцами: директором англо-американской табачной фабрики американцем Пипенсом и старшим чиновником этого же предприятия англичанином Лауэнсом. Да и как было отказаться от приглашения: солидные люди, солидная фирма (филиал мощной Британско-американской табачной компании, державшей монополию в табачной промышленности Китая); к тому же на этой фабрике работала жена Остроградского. Впрочем, обвинение в связях с англичанами и американцами, выдвинутое в 1949 г., вполне закономерно, ведь «холодная война» была уже в разгаре.
Наиболее ранняя фотография в альбоме относится к 1927 году — это руководящий состав Мукденского отдела РОВС (Русского Обще-Воинского Союза — основной организации русской белой военной эмиграции, объединявшей всех членов белых армий за рубежом). Дальневосточный отдел РОВС был создан в Китае (с центром в Шанхае) в 1924 г. под руководством генерал-лейтенанта Дитерихса, а его отделения существовали в Мукдене и Дайрене. Мукденский филиал РОВС в 1929 — 1937 гг. возглавлял Б.А. Остроградский. В протоколе допроса от 18 июня 1948 г. он очень подробно рассказал о деятельности этой организации: «…В состав Мукденского отделения РОВС входило от 30 до 50 членов из числа бывших офицеров белой армии… Деятельность организации в Мукдене была направлена на устройство на работу и субсидирование членов РОВС, сбор членских взносов, устройство вечеров, балов, чтение лекций по военной истории, военную подготовку членов РОВС, изучение устава военной службы, оружия, организацию курсов, по окончании которых членам организации, достигшим совершеннолетнего возраста, присваивалось унтер-офицерское звание… РОВС имел свой печатный орган; в частности, в Шанхае — газета „Заря“, на страницах которой велась антисоветская агитация…» (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 990. Л. 25, 26, 75).
Кстати, фотография Михаила Константиновича Дитерихса, разместившаяся в правом нижнем углу на 8-й странице альбома, явно переснята из эмигрантской газеты (возможно, как раз из «Зари»). Под ней — перечень всех регалий Дитерихса, обличающий Остроградского, который «поддерживал с ним связь по антисоветской работе»: в ноябре 1917 г. — нач. штаба Верховного Главнокомандующего; до янв. 1919 г. — нач. штаба Чехословацкого корпуса на Украине; июнь—ноябрь 1919 г. — Главнокомандующий армиями Восточного фронта и одновременно военный министр в правительстве адмирала Колчака; в июне 1922 г. избран Земским собором во Владивостоке единоличным правителем и воеводой Земской рати; в эмиграции в Шанхае с 1923 г.». Именно ему, как главе Дальневосточного отдела РОВС, Борис Андреевич регулярно отвозил членские взносы, собранные членами Мукденского отделения. Часть собранных средств шла также на содержание генерал-лейтенанта Дмитрия Леонидовича Хорвата (фото на стр. 6 альбома) — «Главы Российской Дальневосточной белоэмиграции».
Групповая фотография 1927 года, о которой я уже говорила, была сделана в Мукденском реальном училище, одна из комнат которого сдавалась РОВСу (это не случайно, ведь директором училища был все тот же В.В. Блонский). На ней 4 человека; кроме Б.А. Остроградского: Николай Волков — бывший капитан белой армии, Ланин (инициалы не указаны) — белоэмигрант, работавший учителем математики в Мукдене, и Сергей Александрович Клейн — бывший генерал-майор, вице-председатель Мукденского отделения РОВС.
С деятельностью Русского Обще-Воинского Союза связан ещё один фотодокумент — это банкет по случаю открытия Морского училища в Шанхае — одного из военно-учебных заведений, созданных Союзом в разных странах (например, в Брюсселе — Русская стрелковая дружина им. ген. Врангеля, в Париже — Гардемаринские курсы и т.п.). В перечне фамилий участников банкета следователи жирно подчеркнули фамилию Исакова Андрея Ивановича — в прошлом генерал-майора по адмиралтейству Сибирской флотилии, главного инженера-строителя Владивостокского порта, преподавателя Сибирского кадетского корпуса в Шанхае, Уполномоченного Главы Российского Императорского Дома на Дальнем Востоке, основателя и председателя монархического общества «Вера, Царь, Народ». Последняя организация была создана во Владивостоке в июне 1921 г. Задача — свержение Советской власти и восстановление монархии в России, агитация и пропаганда против большевизма. В ноябре 1921 г. Борис Андреевич, никогда не скрывавший своих монархических взглядов, был избран вторым вице-председателем этой организации. Позднее её члены эмигрировали в Шанхай, где общество продолжало существовать до объединения с РОВС. Остроградский, выехавший в октябре 1922 г. из Владивостока сначала в Корею, а затем в Китай, больше в его рядах не состоял.
Рассматривая фотографии в альбоме, невольно обращаешь внимание на то, что одни и те же люди обозначены на них то как члены РОВС, то как члены БРЭМ (Бюро российских эмигрантов). Оказалось, что все закономерно. После того, как в сентябре 1931 г. японцы захватили Мукден, а затем постепенно оккупировали всю Маньчжурию, они озаботились вопросом усиления своего влияния на белоэмигрантские организации, объединения их под «своим крылом». В 1937 г. РОВС был запрещен и вместо него по инициативе японской военной миссии и при её финансовой поддержке была создана новая организация — БРЭМ. Как показал на допросах Остроградский, каждый эмигрант, находившийся в Китае после оккупации японцами Маньчжурии и других районов Северного Китая, обязан был быть членом БРЭМ, т.к. в противном случае он лишался права на устройство на работу, права свободного передвижения и всех экономических прав. Основным направлением деятельности организации было формирование воинских отрядов, обучение военному делу с целью создания военных кадров на случай выступления против СССР.
Именно с деятельностью БРЭМ связана, пожалуй, самая интересная фотография, на которой запечатлена церемония на кладбище в Мукдене, посвященная памяти русских воинов, погибших в русско-японскую войну 1904 — 1905 гг. На снимке много молодых людей, как бы я сказала, пионерско-комсомольского возраста, в одинаковой полувоенной форме, в рубашках с галстуками (но не пионерскими), на головах — пилотки. В моем представлении именно так должны были бы выглядеть скауты… И, действительно, под фотографией подпись: «Разведчики (скауты) с руководящим составом БРЭМ». Во главе стройной колонны у памятника погибшим воинам — Николай Николаевич Покровский, инспектор реального училища в Мукдене, руководитель скаутов. Как показал на допросах Остроградский, скауты «проходили военные занятия и усиленно обрабатывались в антисоветском духе» (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 990. Л. 90). Сам Борис Андреевич, рядовой член БРЭМ, в силу возраста уже отошедший от дел, иногда по приглашению руководства организации выступал перед молодежью с лекциями и делал доклады по военной истории России. В 1930-х гг. по распоряжению руководства БРЭМ для 8-ми добровольцев (больше желающих не нашлось) из числа скаутов, их стали называть «разведчики», были организованы 9-месячные курсы «по подготовке эмиссаров для заброски их на территорию Советского Союза с задачей шпионской, террористической и другой подрывной деятельности» (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 990. Л. 76). Белоэмигрантская молодежь, учащиеся русских школ (в основном, 17-18-летние) изучали методы разведывательной работы, способы фотографирования местности, топографию, азбуку Морзе и т.п. По подписям в альбоме известны имена некоторых из них: например, Николай Тверцын — сын полковника Сергея Тверцына, который обучал своего сына и его товарищей владению оружием и подрывному делу; Нина Плахотенко, дочь полковника белой армии Плахотенко, члена БРЭМ, и др. Среди наставников молодых людей — Корнилов Петр Семенович, бывший полковник, начальник Мукденского филиала БРЭМ; Гонелин Григорий Яковлевич, подполковник, секретарь Мукденского филиала, председатель белоэмигрантской организации «Корпус офицеров императорской армии»; Кириченко Михаил Викторович, бывший полковник, начальник штаба Мукденского филиала БРЭМ. Именно этот эпизод с подготовкой «агентов-эмиссаров» для заброски в СССР даст основание следователям обвинить Остроградского в шпионаже в пользу Японии.
Справедливости ради нужно сказать, что группа «мукденских разведчиков» после обучения никуда не перебрасывалась и диверсионной деятельностью не занималась (а, может, такая задача не ставилась изначально, и «спецкурсы» были созданы для отвода глаз, под давлением японцев, безраздельно хозяйничавших тогда в Мукдене). Во всяком случае, судя по материалам дела, Остроградский никогда не имел ничего общего с иностранной разведкой и с брезгливостью относился к русским фашистам, действовавшим в Китае и неоднократно пытавшимся привлечь его на свою сторону. Не случайно после тщательной проверки в заключении о его реабилитации от 7 апреля 1992 г. будет четко записано: «Фактические обстоятельства вины не установлены» (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 990. Л. 225).
Тогда же, в сорок девятом, виновность Остроградского для следователей была настолько очевидна, что дело его решено было заслушать в закрытом судебном заседании, без участия гособвинения и защиты, без вызова свидетелей. Его осудили сразу по трем статьям: 58–6 («шпионаж»), 58–4 («помощь международной буржуазии») и 58–13 («активные действия против Советской власти»); причем, по всем статьям — к 25-ти годам ИТЛ.
До своей гибели в лагере он успел пожить на родине всего три года, причем в условиях относительной свободы — лишь один год… Когда задумываешься о судьбе Остроградского, невольно напрашивается мысль: останься он тогда, после войны, в Китае, возможно, жизнь его не закончилась бы так трагически. Но, видимо, его там уже ничто не держало. Из бывших соратников по белому движению кто-то уже к тому времени умер (Блонский, Хорват, Исаков); некоторые были арестованы органами Советской власти в 1945 г. и отбывали наказание в лагерях (Корнилов, Гонелин, Кириченко); другие уехали за границу (Клейн). В Китае опять было неспокойно, начиналась новая гражданская война. В этих условиях особенно заботили дела семейные: брат жены Левицкий Александр Григорьевич, бывший сотрудник БРЭМ, был арестован и осужден; такая же участь могла постигнуть и зятя — Калачева Александра Валерьевича, бывшего офицера белой армии, женившегося на дочери Остроградского Елене в эмиграции в Китае в 1930 г.; подрастала внучка Нина, появившаяся на свет в Тяньцзине в 1937-м. Давал о себе знать и возраст (68 лет), тянуло на родину…
В мае 2008 г. в архив среди многочисленных запросов, поступающих по электронной почте, пришло письмо от правнучки Бориса Андреевича — Жиличевой (Лобковой) Веры Викторовны, дочери той самой Нины, родившейся в Тяньцзине (назвали её, наверно, в честь прабабушки — Веры Григорьевны Остроградской-Левицкой, жены Бориса Андреевича). Она случайно зашла на сайт нашего архива и обнаружила здесь сведения о своем прадеде. К официальной справке по материалам архивно-следственного дела Б.А. Остроградского, направленной в пос. Фабричный Кавалеровского района Приморского края, мы приложили копии нескольких фотографий из его «мукденского альбома».
Вернуться к списку