Пермский государственный архив социально-политической истории

№ 248

Протокол допроса Н. А. Соколовым Р. М. Нахтмана

11 декабря 1919 г.

1919 года декабря 11 дня Судебный Следователь по особо важным делам при Омском окружном суде Н. А. Соколов в г. Чите в порядке 443 ст. уст. угол. суд. допрашивал нижепоименованного в качестве сви­детеля, и он показал:

Роман Роберт Михайлович НАХТМАН, 52 лет, потомственный почетный гражданин,
постоянно проживаю в г. Владивостоке на Светланской улице, в доме № 149, квартира № 6, католик,
не судился.

Я родился в пределах Вышневолоцкого уезда, в Тверской губернии, где мой отец служил управляющим на каком-то стекольном заводе. Кому принадлежал этот завод и в какой именно местности он нахо­дился, я не помню. Отец мой - по происхождению чех, мать - немка из прибалтийского края. Мой отец впоследствии перешел на службу на Варшавскую железную дорогу и до самого последнего времени состоял ревизором движения всей дороги, проживал в Гатчине. Я учился в Двинском реальном училище, которое и окончил. После этого я посту­пил конторщиком на железную дорогу и служил при станции Ковно. Впоследствии я служил на многих других станциях и в течение 20 лет занимал должность начальника станций. Неоднократно я был вызы­ваем при Царских маневрах в распорядительную часть службы движе­ния и имею Высочайшие подарки: золотые часы с цепочкой, а также и грамоту на потомственное почетное дворянство. В войну я занимал должность начальника станции Чижев, а после эвакуации я проживал в Петрограде и служил ревизором в Управлении Северо-Западных же­лезных дорог, по коммерческой части, неся обязанности агента по ро­зыску грузов. По этой должности мне все время приходилось пребы­вать в разъездах. За последнее время я проживал в Гатчине по Люцер- ской улице, дом № 46, квартира 5. По своей прежней деятельности я хорошо знал полковника Петра Людвиговича Знамеровского, служив­шего начальником Гатчинского отделения жандармского полицейско­го управления Северо-Западных железных дорог. Я знал его давно и уважал его за его монархические убеждения. Знал я также хорошо его жену Веру Михайловну.

Великий Князь Михаил Александрович был арестован в Гатчине в феврале или марте месяце 1918 года. В этот момент меня самого в Гат­чине не было. Я был в разъездах по делам службы и, вернувшись до­мой, узнал об аресте Великого Князя от своего отца. Вместе с ним были арестованы его личный секретарь Николай Николаевич Джонсон и полковник Знамеровский. Все они были посажены в вагон 2-го класса и, как мне передавали, отправлены были в Пермь под охраной латы­шей. В мае месяце ко мне пришла Вера Михайловна Знамеровская и стала меня просить: «Роман Михайлович, вы теперь устроились. У вас есть всякие советские документы. Хорошо, если бы вы съездили в Пермь и узнали про положение мужа и что делается с Великим Кня­зем». Как я уже говорил, я был в дружеских отношениях с Знамеров- скими. Отчасти поэтому, а главным образом желая принести пользу Великому Князю, которому я очень сочувствовал, я решился испол­нить просьбу Знамеровской. В Гатчине было много людей, настроен­ных монархически и сочувствовавших Великому Князю в Его положе­нии. Была даже группа таких людей, из которых я могу назвать, как главного деятеля, моего племянника, студента Петроградского Уни­верситета Ильмара Ибрагимовича Мукля. Однако они, видимо, не имели настоящей организации и больше занимались разговорами. От этой группы я, отправляясь в Пермь, полномочий никаких не имел. Приблизительно числа 12 мая по новому стилю я выехал в Пермь, куда и прибыл числа 15-16[-го]. Зная от Знамеровской адрес Джонсона, я и отправился к нему в «Королевские номера», где он занимал, кажется, 8-й номер на третьем этаже. (Точные сведения по этому вопросу я Вам сообщу завтра, справившись об этом у себя в заметках.) Николай Ни­колаевич меня принял и указал мне адрес Знамеровского. Поговорили мы с ним, и я тут же, не заходя к Великому Князю, отправился к пол­ковнику Знамеровскому. Я его застал дома и передал ему письма от жены. Я поселился в том же доме, где жил Знамеровский. (Название улицы я не помню и не могу указать фамилии хозяина дома, где жил Знамеровский.) На другой день к Знамеровскому пришел Великий Князь Михаил Александрович с супругой Наталией Сергеевной [262]. В это время я впервые и был представлен Великому Князю. Михаил Александрович с супругой были у Знамеровского часа два. Великий Князь интересовался общим положением в России. О своем личном положении Он ничего не говорил.

После ухода Великого Князя Знамеровский стал говорить мне: «Знаете, Роман Михайлович, положение ужасное. Это невозможно. Князь волнуется; в Мотовилихе - сборища, разные угрозы. Это Его нервирует. Доктора Катона нет. И я боюсь опять открытия у Него язвы в желудке. Не можете ли Вы вывезти Наталию Сергеевну куда-нибудь на Украину через Курск? Мы же сами собираемся уехать на север по Каме. Если Вы скоро отсюда не уедете, может быть, Вы будете нужны; княгине и Джонсону ничего не говорите». Знамеровский достал карту. Мы рассматривали с ним ее. На карте были нанесены по Каме к северу отдаленные монастыри. Знамеровский, указывая их, высказывал надежды получить помощь при бегстве в этих монастырях.

После этого нашего разговора Знамеровский ходил к Князю и, ви­димо, говорил там с Ним и с Наталией Сергеевной, подготовляя почву. Через день после посещения квартиры Знамеровского, Великий Князь с Наталией Сергеевной вновь пришли к Знамеровскому [263]. Наталия Сергеевна сказала мне: «Роман Михайлович, я вижу, Вы - честный че­ловек. Вы нам можете помочь». Я сказал Наталии Сергеевне: «Ваше высочество, я все сделаю для Князя, для Родины». Мои слова тронули Великого Князя (я сам был в ту минуту охвачен искренним порывом услужить Князю и говорил в этом духе довольно много и горячо.) Он вынул платок и вытирал им, видимо, навертывавшиеся Ему на глаза слезы. Вдруг во время моей горячей речи (сразу, экспромтом) Наталия Сергеевна мне сказала: «Вы меня свезёте в Гатчину?» Я ей ответил: «Ваше Высочество, требуйте. Все сделаю». Тут же было решено, что Наталию Сергеевну я повезу в Гатчину и отъезд был назначен на 20 мая [264]. Я сейчас же кинулся хлопотать о местах в экспрессе. Прихожу на станцию - все спит, спит и дежурный по станции. Я сейчас же при­кинулся советским ревизором и начал на них орать: «Мало вас комис­сары расстреливают. Я сейчас же всё комиссару доложу». Допустили меня к аппарату. Я стал говорить сам с Кунгуром и все ругаю «комис­саром». Получаю ответ: «Имеются два места в 1-м классе». Такой ответ был дан мне после того, как я сказал, что, если по проверке в Перми два места окажутся, то главный кондуктор будет арестован. Офици­альная же телеграмма была, что мест нет. Я тут же пригласил дежурно­го по станции. Он прочел ленту и дал мне записку в кассу. В 6-м часу утра я отправился в номера Великого Князя. Там была великая ра­дость, что удалось получить места в экспрессе. Все было поставлено на ноги, чемодан погонял чемоданом. Часов в 7 утра я отправился с Зна- меровским на станцию. С нами были некоторые вещи. Потом прибыла Наталия Сергеевна. С ней прибыл и Великий Князь с Джонсоном. Тут же была и Знамеровская (она приехала в Пермь еще до меня и я ошиб­ся, сказав Вам, что приехав в Пермь, я видел одного ее мужа; она в это время была также в Перми, и я передал Знамеровскому письма не от нее, а от его родственников). Затем здесь же были лакей Борунов и другой, по фамилии кажется Челышев. В 9 часов пришел экспресс. Все хорошо. Тут Наталия Сергеевна закапризничала: подавай ей место в спальном вагоне международного общества. Устроил я ей это место в этом вагоне, а сам с Знамеровской занял ее два места в 1-м классе. Но тут пришел почтовый поезд. Наш паровоз взяли да и отцепили и при­цепили к почтовому поезду. Сделал все это комиссар. Пришел ко мне начальник станции и говорит: «Видите, вот! Что я могу сделать? Я бес­силен». Комиссаришка у нас так совсем плюгавенький. А как узнал, кто едет в экспрессе, так и разорался: «Это что такое? Опять мы князей возим? А наши товарищи должны сзади ехать? Отцепить паровоз! Пу­стить сначала почтовый!» Ну, тут я вышел, вижу, следует особый вагон в составе нашего поезда с компанией инженеров. Это они ехали на ка­кой-то съезд. Я сейчас же к ним. «Давайте, - говорю, - протест заяв­лять». Сейчас мы с компанией - к этому комиссару. Я, конечно, впере­ди всех, и говорю ему от имени всех весьма так резко: «Мальчишка, - говорю, - вы не имеете права. Деньги взяли, а везти не хотите. Публика чем виновата? Я Ленину и Троцкому доложу». Он сразу струсил и пре­доставил распоряжаться начальнику станции. Отцепили наш паровоз от почтового, прицепили к нам и мы поехали. Однако должно быть знали, кто едет в поезде, и нарочно все время давали нам старые товар­ные паровозы. С большим опозданием приехали мы в Москву. С бага­жом Наталии Сергеевны целые скандалы все время были. Сначала в Перми не хотели всего в вагон принимать. В Москве 500 рублей за ба­гаж доплаты потребовали. Она крик подняла. Кричит мне: «Роман Михайлович, меня грабят». А я что же могу? Платить надо.

В Москве Наталия Сергеевна уехала к своим родственникам. Я в тот же день с Знамеровской уехал в Гатчину. (Я туда уехал, чтобы при­готовить Наталии Сергеевне квартиру.) (Наталия Сергеевна уехала к родственникам Гужон.) Через сутки я снова уехал в Москву, чтобы вез­ти Наталию Сергеевну в Гатчину, но мне было сказано, что она не пое­дет сейчас, а когда поедет, не известно. Я вернулся назад. Наталия Сер­геевна через несколько дней приехала в Гатчину одна.

У Великого Князя был адъютант князь Владимир Алексеевич Вя­земский. Он в то время находился в Москве, а супруга его княгиня Александра Гастоновна проживала в Гатчине и заведывала дачами Ве­ликого Князя. Мне было поручено съездить в Москву и привезти в Гатчину князя Вяземского, а также привезти провизии. Все это мною было сделано.

13 июня вечером (по новому стилю) я был срочно вызван к Ната­лии Сергеевне. Вызывала меня через какого-то посланного из своей прислуги княгиня Вяземская. Когда я пришел к ней, я Наталии Серге­евны не застал. Княгиня же сказала мне, что из Перми получена телег­рамма следующего содержания: «Наш общий любимец и Джонни вы­везены неизвестно кем и куда». Я хорошо помню содержание этой те­леграммы и удостоверяю, что оно было именно таково, как я вам передаю. Самой телеграммы я не видел. Я не помню, спрашивал ли я княгиню, кем была прислана эта телеграмма, и ничего не могу Вам ска­зать об этом. Может быть, у нас и был с ней по этому поводу разговор, но я положительно не помню этого.

Сказав мне об этой телеграмме, княгиня стала меня просить: «Ро­ман Михайлович, теперь надо как можно стараться вывозить ценно­сти. Будут обыски. Надо ценности спасать. Вы хлопочите. Я сама всю ночь спать не буду, буду укладываться». Взял я много ценностей и вы­вез их в Москву. Там я сдал их князю Вяземскому.

Я несколько спутал: князь все это время был еще в Москве. Устро­ившись с ценностями, мы с князем приехали в Гатчину. Тут же опять мы с князем отвезли другие еще ценности в Москву. Перед этим отъез­дом нашим в Москву княгиня сказала мне, что она получила по теле­фону из Петрограда известие: Наталия Сергеевна арестована и сидит на Гороховой, 2.

Оказывается, Наталия Сергеевна отправилась к Урицкому, чтобы навести справки о Великом Князе. А он ей: «А, вы-то мне и нужны. Вы у меня заложницей будете». Еще раз я был в Гатчине и еще раз мы с князем хоронили в Москве ценности.

Нужно было ехать в Сибирь и отыскать Михаила Александровича. Этого хотела Наталия Сергеевна. Эту роль взял на себя князь Вязем­ский. Я должен был провезти его через фронт. Пришлось добывать мне и князю советские документы. У меня был знакомый Иван Яков­левич Цимбуль, служивший в Управлении Северо-Западных железных дорог. В то время он был председателем Гатчинской продовольствен­ной управы. Через него я получил нужные нам документы, по коим мы значились агентами по розыску грузов.

Приблизительно 22 июня мы с князем выехали из Москвы. Я не ре­шился везти князя через Вологду - Пермь - Екатеринбург, так как я достаточно бросился в глаза в Перми, когда вывозил Наталию Серге­евну. Мы поехали через Инзу - Симбирск 2. С превеликим трудом, вы­давая себя за советских работников, прибегая к мерам, иногда доволь­но нахальным, мы добрались до станции Клявлино. Тут мы наняли подводу. Какой-то немецкий колонист, живший в поселке при этой станции, указал нам на бывшего гвардейского солдата, жившего в этом же поселке. Этот солдат, фамилии которого я теперь не помню, отвез нас за 20 верст к своему отцу, ранее многие годы служившему при Дво­ре. Этот старик доставил нас с князем в Бугуруслан. Отсюда мы прие­хали в г. Омск. В Омске нам не пришлось ничего узнать о судьбе Миха­ила Александровича. Мы не нашли людей, которые бы видели его здесь. Были глухие слухи о возможном нахождении Его в Томске, куда я и отправился. Князь Вяземский должен был, по нашему плану, ехать на розыски Его в Челябинск. В пути Омск - Томск в вагоне, в котором он ехал, нас собралось несколько человек, несомненных монархистов. Здесь были: лейтенант Серебрянников, пробиравшийся на восток к Адмиралу Колчаку; полковник Николай Васильевич Бонч-Осмоловский, уезжавший к себе в Нижне-Удинск от генерала Гришина-Алма­зова, с которым они не сошлись во взглядах, и прокурор Омской

Судебной Палаты Коршунов. Дорогой, на одной из станций к нам под­сел какой-то офицер. Он рассказал, что имеются указания на пребыва­ние Великого Князя где-то около Семипалатинска. Указания заключа­лись в том, что где-то вблизи Семипалатинска видели проезжавших казаков. Один из них особенно выделялся своим ростом. Казаки ехали и пели «Боже, Царя храни». Обсудив эти сведения, мы с Бонч-Осмоловским решили, что проверку их он возьмет на себя, а я поеду в Томск. Прибыв в Томск, я однако не получил там никаких указаний о месте нахождения Михаила Александровича и вернулся в Омск. В Омске дежурный по станции вручил мне письмо от князя Вяземско­го, в коем он мне писал: «Я нахожусь в отряде Вержбицкого в Тюмени. В Челябинск я не поехал. Приезжайте ко мне». Я отправился к князю и нашел его в Камышлове. Я ему все рассказал о своей поездке. Князь мне ответил, что и ему также ничего не удалось узнать о судьбе Миха­ила Александровича. Создался у нас план: я должен ехать к фронту и ожидать скорого взятия Перми, что предполагалось, приблизительно, через месяц. Фронт тогда был около станции Шаля. Командовал здесь чех Жак. Однако вместо продвижения на Пермь чех начал отступать. Я проболтался на фронте дней 5 и приехал в Екатеринбург. Ввиду взя­тия в это время нами Симбирска, я решил съездить в Гатчину, выя­снить там положение Наталии Сергеевны, узнать, может быть что-ни­будь про Великого Князя и привезти в Сибирь княгиню Вяземскую.

Совершенно случайно, уезжая из Омска в Камышлов, я встретился в Омске со своим старым сослуживцем Францем Маврикиевичем Хмелевским. Он был секретарем начальника Северо-Западных дорог Валуева, приезжал в Омск за продуктами, но ввиду событий, застрял в Омске. Вот вместе с ним мы и уехали тогда из Омска к фронту, так как Хмелевский надеялся как-нибудь пробраться к себе в Петроград. Когда мы с ним прибыли в Екатеринбург, он отыскал там какого-то своего старого знакомого старичка. Втроем, находясь в буфетной ком­нате [станции] Екатеринбург I, мы вели разговор про Царскую Семью. Этот старичок категорически сказал Хмелевскому, что вся Царская Семья и все бывшие с ней спасены - всех их ночью увезли на автомо­биле по городу, а далее на подводах по направлению к Верхотурью. Ко­нечно, это было сделано той же самой организацией, которая спасла Михаила Александровича. Конечно, Ее увезли в тот же самый день, как и Великого Князя. Иначе как же могло быть? Разве Михаил Алек­сандрович мог бы бежать, не подумав о том, что после Его бегства большевики сделают с Царской Семьей? Я хорошо помню, что этот не­известный мне старичок так именно мне и говорил про спасение Цар­ской Семьи: та же самая организация и в то же самое время. Старичку этому было лет 60, среднего роста и среднего сложения, седоватый; иных примет не помню и костюма также не помню.

Прибыв в Симбирск, я остановился там на Шатальной улице в доме № 34, в квартире вдовы полковника Верзенцева, где проживал мой сын офицер Леонид. Но сына там уже не оказалось: он вслед за нами с Вя­земским пробрался в Сибирь. Доехал я на барже с целой компанией каких-то жидов до Казани. Дальше нас не пустили. Все мои жиды раз­бежались, а сам я поехал в Омск искать сына. Отыскал я в Омске Хмелевского, (забыл я на какой улице он жил). Хмелевский сообщил нео­жиданную и весьма приятную новость: «Михаил Александрович жив. Он был в Омске, может быть и сейчас здесь». Конечно, я спросил у Хмелевского, откуда у него эти сведения? Оказалось следующее: у Прокурора Омской Судебной Палаты Коршунова проживала, зани­мая комнату, какая-то дама. Жена Коршунова по секрету сообщила этой даме, что Михаил Александрович в Омске. Дама эта сообщила об этом Хмелевскому, а он мне. Я отнесся к этим сведениям с большим доверием, так как Коршунов и по своему положению и по личным свойствам действительно мог иметь общение с Михаилом Александ­ровичем. Он, как я узнал его в вагоне, страдал от большевиков за свои монархические убеждения: страдал в остроге, и кажется при этом - старообрядец. Я отправился к Коршунову. Коршунов меня принял хо­рошо. Я просил его принять от меня письмо, которое я напишу Джон­сону. Коршунов, не указывая мне, где находится Михаил Александро­вич, согласился принять от меня такое письмо. Он, безусловно, был в курсе дел и произвел на меня своим обращением со мной впечатление человека, положительно все знающего о местонахождении Михаила Александровича. Под его диктовку я написал следующее письмо Джонсону: «Многоуважаемый Николай Николаевич, прибыл из Гатчи­ны от Н. С., которая арестована. Желаю лично Вас видеть. Если нельзя лично, то письменно». Коршунов взял от меня это письмо, обещав мне доставить его по назначению и передать мне ответ. 6 дней я ждал, но не дождался. Пришел я к Коршунову, он мне возвращает мое письмо к Джонсону и говорит: «Извините. Ничего не мог сделать». Я, однако, письмо не взял и просил Коршунова оставить письмо у себя: будут на­водить справки, пусть увидят, что я действительно был у него. Княги­ня это все уже проверила. Она Вам скажет, что я там везде был. Когда моя попытка получить от Коршунова сведения о местонахождении Михаила Александровича кончилась неудачей, я узнал от Хмелевского, что эти сведения можно будет получить от Омского Архиерея. Жена Коршунова тайно от мужа сообщила о близости ее мужа к Архи­ерею своей квартирантке-даме, а та передала об этом по секрету Хмелевскому.

Желая узнать о судьбе Михаила Александровича, я отправился к Архиерею. Он меня принял, но когда узнал, зачем я к нему пришел, сказал мне, что он может со мной разговаривать только в присутствии редактора Сибирской Газеты Николая Яковлевича Коншина, монархи­ста, как мне рекомендовал его Архиерей. Когда я вел разговор с Архи­ереем, Коншин находился, должно быть, в этом же доме. Архиерей его тут же позвал. Я сказал им, что, по моим сведениям, они знают, где находится Михаил Александрович, и просил их дать мне возможность иметь общение с Джонсоном. Коншин согласился пойти навстречу мо­ему желанию и велел мне прийти к нему в редакцию, где он должен был познакомить меня с корректором газеты, бывшим офицером, фа­милия которому Эстерелли или Эстергази. В назначенное время я при­шел к этому господину и просил его принять от меня письма для Джонсона. (На какой улице находилась редакция этой газеты, я не помню.) Он мне сказал, что он предварительно должен будет погово­рить с каким-то еще своим знакомым и только после этого сможет дать мне ответ. За ответом он просил меня прийти в тот же день в 9 часов вечера. Я пришел, ждал его до 11 [часов], но так и не дождался. При­шел я на другой день в редакцию, обратился к Коншину, он мне сказал, что корректор куда-то ушел. В 6 часов вечера я снова пришел в редак­цию, но никого там не застал. Увидев после этого Хмелевского, я все ему рассказал про свои неудачные попытки увидеть Михаила Алек­сандровича. Хмелевский мне на это ответил: «Его окружили, и никого к Нему не допускают: каждый норовит в будущем получить себе ками­лавку».

После этого я отправился на восток искать сына, а розыски Михаи­ла Александровича взял на себя Хмелевский.

Дальнейший допрос, в виду позднего времени, был прерван. Пока­зание свидетелю прочитано. Роман Михайлович Нахтман. Судебный следователь Н. Соколов. Зачеркнуто: «Москву».

С подлинным верно.

Судебный Следователь

по особо важным делам Н. Соколов

ГА РФ. Ф. 1837. Оп. 4. Д. 4. Л. 19-23 об. Заверенная копия. Подпись - автограф; Гибель членов Дома Романовых на Урале летом 1918 г. Материалы предварительно­го следствия судебного следователя по особо важным делам при Омском окруж­ном суде Н. А. Соколова: Сб. документов / Отв. ред. и отв. сост. О. В. Лавинская; сост. В. М. Хрусталев. М.: Кучково поле, 2017. С. 378-385.