Пермский государственный архив социально-политической истории

№ 284

Очерк «Пермское злодеяние» об убийстве Великого Князя Михаила Александровича, опубликованный журналистом А. Я. Гутманом (Анатолием Ганом) в шести номерах газеты «Возрождение»

Январь 1932 г.

Дело об убийстве вел. кн. Михаила Александровича не было до сих пор раскрыто во всех подробностях. В труде судебного следователя Соколова ему, мимоходом, отведено полторы страницы. На них при­водится лишь показание камердинера царицы А. Волкова, сидевшего в Пермской тюрьме вместе с камердинером Великого Князя В. Ф. Че­лышевым, убитым осенью 1918 года тоже в Перми чекистами. Из этих показаний мы узнаем лишь о факте увоза Великого Князя и его секре­таря Джонсона из гостиницы. В показания Волкова, говорившего со слов Челышева, вкрались неточности. Несколько строк отводится и весьма краткому показанию чекистки Карнауховой, из которого мы впервые узнаем имя убийцы Мясникова. Еще несколько строк посвя­щает этому делу и автор книги «Последние дни Романовых» англий­ский журналист Вильтон.

Советские фальсификаторы истории гражданской войны, по совер­шенно понятным причинам, обходят молчанием историю пермского злодеяния.

Как был убит Великий Князь

Предлагаемый мною в предстоящих очерках материал об убийстве вел. кн. Михаила Александровича собран мной в годы гражданской войны в Екатеринбурге, Перми, Тюмени, Омске, Иркутске, Владивос­токе, Токио, Нью-Йорке и... Берлине - на пути странствования от Мо­сквы до Берлина. Очерки основаны главным образом на показаниях свидетелей-очевидцев, на корреспонденциях официальных и частных лиц и на архивных данных. Некоторые из давших мне показания сви­детелей умерли, другие живы и поныне.

Все свидетельства мною тщательно проверены, они вполне совпа­дают со всей картиной преступления. Применяя судебно-следствен­ный метод, я мог бы составить обвинительный акт в следующей фор­мулировке:

1) советское правительство после заключения Брестского мира ре­шило «ликвидировать» семью Романовых, но не отважившись совер­шить убийство царской семьи в столице, предпочло возложить его вы­полнение на надежных агентов на Урале; для этой цели и были сосре­доточены все Романовы на Урале (кроме трех великих князей, сидевших в Петербургских тюрьмах).

Между 24-м и 27-м мая председатель Пермского совдепа получил приказ, подписанный Лениным и Свердловым, ликвидировать вел. кн. Михаила Александровича и его секретаря Джонсона. Осуществление приказа возложено было на председателя Пермского областного коми­тета коммунистической партии Мясникова, который и привел его в исполнение в ночь на 1 июня 1918 года [286].

2) план инсценировки бегства узников бал разработан тем же Мяс- никовым, при участии членов совдепа, начальника Пермской милиции А. П. Плешкова [287], его помощника И. П. Барсенева [288].

3) Вел. кн. Михаил Александрович и его секретарь Джонсон были вывезены из «Королевских номеров» и по дороге на Сибирском трак­те, где была инсценирована погоня, убиты Мясниковым и Жучковым выстрелами из наганов.

4) Тело Великого Князя было в ту же ночь отвезено на Мотовили­хинский завод и там сожжено в доменной печи, а тело Джонсона бро­шено в заранее приготовленную яму в лесочке у тракта.

5) О выполнении Московского приказа Мясников уведомил Сверд­лова и Ленина телеграммой по особому шифру, имевшемуся только у него.

6) Через некоторое время Мясников убил всех рядовых участников преступления: двух милиционеров, участвовавших в мнимой погоне, кучера, возившего обреченных и Мясникова, а также и прислугу Вели­кого Князя.

Когда было решено покончить с царской семьей

Проф. П. С. Коган, мой постоянный спутник по совместному чте­нию публичных лекций во время войны в Москве, на Волге, Кавказе, публично называвший Ленина, Джугашвили, Троцкого изменниками, продавшими Россию (публичный доклад о Брестском мире в аудито­рии Московского университета 7 апреля 1918 года), сказал мне 21 июля 1918 года в Москве, после появления в «Московских Извести­ях» телеграммы Екатеринбургского областного совдепа с сообщением о расстреле царя и об утверждении ЦИКом этого решения:

- Дело о Романовых ведут лично Ленин со Свердловым, у которого сосредоточена вся переписка. Все решения принимает Ленин, испол­няет Свердлов. На заседании ЦИКа Ленин разыграл комедию. Екате­ринбургский совдеп никогда не осмелился бы казнить царя без санк­ции Ленина, который давно отдал приказ постепенно ликвидировать всю царскую семью, но так, чтобы можно было центру взвалить вину на местные власти.

Пребывание Мирбаха в Москве считали в Кремле большим пре­пятствием. Но когда, после его убийства 6 июля, Германия ограничи­лась минимальным удовлетворением, то было решено, что она не представляет больше опасности, и что к «ликвидации» царской семьи, таким образом, нет препятствий.

- Теперь, - закончил Коган, - вам ясно, для чего Ленин разыгрывает дурачка и инспирирует в печати, что власть на местах иногда сильнее центра и может по обстоятельствам дела действовать на свой риск.

Свидетельство Фриче

В тот же день я случайно встретил в аудитории исторического му­зея прив. доц. Фриче, приятеля Когана. Фриче занимал у большевиков большой пост. Я решил спросить его об Екатеринбургском злодеянии. Он подтвердил мне, что для советского правительства «вопрос казни всех Романовых лишь вопрос времени».

- Мы решили беспощадно расправиться со всеми контрреволюци­онерами, тем более мы должны уничтожить всех представителей цар­ского рода. Если пока царица и ее сестра еще не расстреляны, то это вопрос чисто технический; вероятно решили пока подождать с этим, по тактическим соображениям. (Фриче, как и все в Москве, несомнен­но, искренно верил официальному сообщению о том, что царица и на­следник находятся еще в живых, (правду знали только избранные, близкие Ленину люди).

Провокационные заметки

Рядом с сообщением об Екатеринбургском убийстве, в «Москов­ских Известиях» печатались телеграммы о начавшемся движении в За­байкалье под предводительством есаула Семенова и о чешском движе­нии на Волге. Этим советская власть хотела оправдать действия мест­ных властей.

С начала мая 1918 года во всей советской столичной и особенно уральской печати стали появляться заметки явно провокационного характера. В них сообщалось о раскрытии заговоров, имевших целью возведение на престол вел. кн. Михаила Александровича. Неизменно в этих сообщениях прибавлялось, что местным властям удалось своев­ременно ликвидировать заговоры.

Были заметки и о совершенных будто бы монархистами попытках похитить Великого Князя и увезти его.

Как мы увидим дальше, эти провокационные заметки должны были подготовить общественное мнение к инсценировке бегства Великого Князя и убийстве его «при преследовании».

В издававшемся в Тюмени левоэсеровском «Знамени Труда» от 24 мая мы находим следующую заметку: «Брат бывшего царя Михаил Романов, как выяснилось при недавнем аресте монархической группы на Урале, был намечен во всероссийские императоры. Советская власть пресекает в корне всякую попытку вернуть тиранов на россий­ский престол»...

Высылка

вел. кн. Михаила Александровича из Петербурга

Так шла подготовка к убийствам. ЦИК - послушное оружие Лени­на - вынес постановление, в силу коего дело о Доме Романовых было изъято из ведения чека. К тому времени чека еще не выносило смерт­ных приговоров. Только 8 мая всероссийская чека вынесла в Москве первый смертный приговор офицерам, братьям Спиридович и бан­ковскому деятелю Ливенштейну, обвиняемых в спекуляции акциями.

В последних числах февраля, по постановлению Петроградского областного совдепа, вел. кн. Михаил Александрович вместе со своим секретарем Джонсоном были высланы в Пермь в распоряжение мест­ного совдепа. Заодно с ними был выслан и быв. начальник Гатчинского ж. д. жандармского управления полк. Знамеровский. Жандармского офицера «пришили» к этому делу, чтобы замаскировать истинную цель высылки и придать акту характер административного распоря­жения местной власти. Советское правительство, как будто, стояло в стороне.

Вел. князь взял с собой несколько кожаных чемоданов, небольшой гардероб, белье, аптечку и много книг. Джонсон имел три чемодана, наполненных теми же предметами.

Багаж был тщательно проверен при отъезде чекистами. Выслан­ным отвели вагон второго класса. В соседнем купе разместились че­кисты. Конвойным был дан приказ не беспокоить Великого Князя, и, вообще, не подавать вида, что они везут арестованных, но следить за всяким движением его и в случае попытки к бегству применить оружие.

Джонсон формально не подлежал высылке. Ему было предложено оставить Петербург, хотели его выпустить даже заграницу. По словам британского консула в Екатеринбурге, английский посол Бьюкенен со­ветовал Джонсону выехать заграницу вместе с чинами посольства, но тот был искренне привязан к своему шефу и говорил своим соро­дичам:

- Я никогда не расстанусь с великим князем, особенно теперь, когда он находится в тяжелом положении.

И Джонсон, как подлинный джентльмен, свое слово сдержал и за­платил жизнью за верность великому князю.

Супруга Великого Князя осталась в Петербурге. Путешествие через Вологду, Вятку продолжалось пять суток. Великий Князь и Джонсон выходили на больших станциях, за ними незаметно следили чекисты. На станции Вятка высланных уже поджидали три члена Пермского совдепа: Крынкин, Куренко и Базилевич [289], которые и сопровождали поезд в Пермь.

Не доезжая Перми, в купе вошел Крынкин, представился великому князю, справился, как он себя чувствует и заявил, что в Перми выслан­ные поступают в распоряжение совдепа, который и будет о них забо­титься.

Великий Князь молчал. Молчал также и Джонсон.

По приходе поезда в Пермь пленников на советском автомобиле от­правили в «Королевские номера». Это второразрядная гостиница, где останавливались провинциальные прикамские купцы. Приезжим были отведены две большие комнаты во втором этаже. Окна выходили во двор. Так началась печальная жизнь обреченных.

Мясников

Пермский совдеп был подчинен непосредственно ЦИКу, но пользо­вался, по-существу, полной независимостью. Ему был подчинен ог­ромный район от Глазова и до Тагила, вся Кама до Сарапула. Област­ная чека тогда подчинялась не Москве, а совдепу, который и руководил ее работой.

Мясников официально занимал пост председателя областного ко­митета коммунистической партии, но фактически был душой всей власти. Ни один смертный приговор не был исполнен без его санкции. Он по целым ночам просиживал в чека и сам производил допросы. Его жертвами были почти исключительно духовенство и военные. Часто он руководил расстрелами осужденных, которых по ночам выводили вооруженные китайцы в лес, убивали и закапывали в ямах, которые рыли для себя сами осужденные.

Показание чекиста Бородулина

Даже среди чекистов Мясников слыл жестоким и кровожадным. Вот характеристика, данная ему чекистом Бородулиным, допрошен­ным 14 января 1919 года начальником пермской государственной ох­раны:

«Мясников имел комнату в чека, где часто совещался с председате­лем и другими членами. Он был всегда вооружен до зубов и произво­дил впечатление пьяного. Говорили, что он морфинист. Он вмешивал­ся во все дела чека, проверял следователей и агентов. Часто настаивал на смертных приговорах, даже тогда, когда следователь давал заключе­ние о прекращении дела и председатель с ним соглашался. В таких слу­чаях он всегда грозил снестись с Лениным и Дзержинским. Приходи­лось ему уступать, - и тогда расстреливались лица, против которых не было никаких обвинений. Он говорил: «Я научу вас, как делать рево­люцию! Все ваши дознания и протоколы - чепуха! Для торжества революции нам надо уничтожить весь буржуазный класс, камня на камне не оставить!»

Мясникова все боялись. Бывали случаи, что он ночью приходил в тюрьму, выводил оттуда по списку людей и сам их расстреливал. После увоза Великого Князя у нас говорили, что это работа Мясни- кова, который непосредственно сносился с Москвой. Мы исполня­ли только отдельные поручения, но не были в курсе дела. Даже началь­ник наш не был посвящен в тайну Великого Князя. Мы узнали о сожжении трупа Великого Князя только осенью, когда к нам доста­вили двух рабочих, которые в пьяном виде разболтали тайну, за это их и расстреляли».

Великий Князь в Перми

Лениным и Свердловым было предписано строжайше следить за пленниками, установив бдительную охрану из надежных людей под личной ответственностью председателя совдепа. Мясников имел вер­ховный надзор за выполнением московской инструкции. Он выбрал трех чекистов, которые несли постоянное дежурство, как внутри зда­ния, так и около дома. Ночью караул несли милиционеры, которым было приказано после полуночи никого без ордера швейцара из дома не выпускать.

Март месяц прошел сравнительно благополучно. Великий Князь освоился со своим тяжким положением. Вставал в десятом часу, пил чай у себя в комнате; иногда - вместе с Джонсоном. Завтрак состоял из белой французской булки, масла, по временам подавали и фрукты, и яйца. Обед на первых порах готовила на кухне гостиницы кухарка, но потом стал готовить повар Великого Князя, закупавший провизию на базаре.

В деньгах Великий Князь не нуждался. Он привез с собой около 150 тысяч рублей. Трат было сравнительно мало. Расчеты за комнату и еду производились еженедельно. Джонсон тоже привез с собой 50 тысяч рублей керенками и «царскими», а расходовать было негде, - магазины стояли пустые, можно было покупать только всякие безде­лицы и продукты.

Почти каждый день перед обедом узники выходили гулять либо по набережной Камы, которая протекала недалеко от гостиницы, либо по Сибирской улице - единственно приличной в глухой Перми.

Показание Позовского

Великий Князь имел пристрастие к хождению по местным магази­нам, где любил делать небольшие закупки и беседовал с торговцами. Любимым его магазином был магазин Позовского на Сибирской ули­це, куда он часто захаживал.

Вот что показывает Позовский (показание дано в Перми, 6 января 1918 года).

«Я был однажды весьма удивлен, когда ко мне в магазин вошел вы­сокий господин в сопровождении другого, на вид иностранца, и про­сил показать ему товар. Я сразу узнал в высоком господине Великого Князя Михаила Александровича. В нерешительности я сказал: «Ваше высочество, какими судьбами вы оказались в нашем городе, я думал, как и все в городе, что вы давно в Японии, как об этом приходилось читать в советских газетах». Михаил Александрович слегка улыбнулся и ответил: «Как видите, судьба занесла меня в ваш город». Мы разго­ворились. Я был так взволнован, что не мог долго придти в себя. Мне казалось, что я вижу все это во сне. Вдруг в моем магазине - брат на­шего государя, да в такое время, когда большевики расстреливают лю­дей сотнями каждый день и мы сами дрожим по ночам, не придут ли за нами!

Потом Великий Князь стал моим частым гостем. Мы к нему уже привыкли и запросто беседовали. Как-то Великий Князь шутя мне сказал: «Как бы мне хотелось превратиться в простого обывателя, чтобы на меня перестали обращать внимание!» Джонсон был всегда угрюм и говорил очень мало. Я старался всегда услужить великому князю чем только мог, не раз предлагал ему доставать про­дукты, в которых был недостаток (особенно плохо было с сахаром, по­чти весь город пил чай с медом или сладкими фруктами, а сахар расце­нивался на вес золота). Но Великий Князь благодарил и не принимал услуг.

В мае месяце я встретил Великого Князя с Джонсоном на Сенном базаре. Он обходил лавки и мужицкие подводы, присматривался к на­роду. Мы поздоровались, и он пригласил меня погулять с ним. Встреч­ные снимали шляпы и низко кланялись великому князю. К нам подо­шел молодой парень, рабочий, снял шапку и сказал: «Не вы ли будете брат нашего государя?». Великий Князь улыбнулся. Парень продол­жал: «Приходите к нам на завод в Мотовилиху, посмотрите там, как мы работаем и живем. Наши ребята вам покажут завод». Великий Князь поблагодарил и на прощанье протянул парню руку. Тот, радост­ный, убежал.

Однажды я сказал великому князю в моем магазине: «Однако надо было вам подумать о бегстве, ведь вам известно, что у нас делается: ежедневно гибнут сотни людей, вся загородная роща завалена трупа­ми расстрелянных». На это Великий Князь ответил: «Я отлично пони­маю, в какой я нахожусь опасности и мало рассчитываю на благород­ство большевиков, но что поделаешь? Посмотрите на меня, ведь меня, такого великана, в тысячной толпе найдут. Нет уж, видно, такова судь­ба. Сохранил бы Господь брата и его семью... Их судьба меня очень тревожит... Мы надеялись на наших родственников, но все кругом молчат... Мы представлены своей судьбе...»

Великий Князь явно разволновался, я почувствовал, что он едва сдерживает себя, и прекратил разговор. Мы скоро расстались. У меня было очень тяжело на душе после этого разговора. Я не монархист и вообще этого чувства не испытывал, - всю жизнь занимался торгов­лей и некогда было отдаваться размышлениям, но, прощаясь с вели­ким князем, я испытал впервые, быть может, чувство глубокой скорби и обиды за нашу родину и за царскую семью. Я подумал: «Вот разва­лился фундамент и, конечно, развалится весь дом».

Больше я не видел Великого Князя и только осенью случайно узнал о его трагической судьбе...

Показание Тимофея Петровича Дербенева, крестьянина Вологодской губернии.

Дано в Перми 4 января 1919 года

Я служил помощником номерного в «Королевских номерах». При­ходилось мне служить и великому князю и его секретарю. Князь был очень любезен и ласков в обращении, всем говорил на вы, часто хоро­шо давал на чай, по керенке и даже больше. Однажды меня вызнали в чека. Там меня дежурный привел в комнату Мясникова, которого я знал, так как он часто приходил к коменданту гостиницы и с ним о чем-то всегда совещался. Он расспрашивал меня о жизни Великого Князя, с кем он ведет знакомство, о чем разговаривает со своим секре­тарем. Строго наказал никому не говорить, что меня вызывали по делу Великого Князя - «Иначе в два счета расстреляю!». Я очень испугался, вернулся на службу и старался подслушать, о чем говорят Великий Князь с секретарем, но ничего нельзя было понять - говорили на ино­странном языке.

В коридоре всегда дежурил чекист. Комендантом гостиницы состо­ял доверенный Мясникова, который перед ним отчитывался. К вели­кому князю часто ходил доктор, прописывавший ему лекарства и пи­люли. Приходилось брать из аптеки. Я узнал, что доктора потом тоже вызывали в чека.

Однажды я пришел утром на службу и нашел номера Великого Кня­зя и его секретаря пустыми. Товарищ сказал мне, что ночью Великого Князя увезли четыре человека; куда? - никто толком не знал. Потом я читал в газетах, что Великий Князь якобы бежал и за ним послана погоня.

Показание Акима Анисимовича Кобелева крестьянина с. Аскин Бирского уезда

Я служил в «Королевских номерах» старшим номерным. При мне привезли на автомобиле Великого Князя и его секретаря. За два дня до их приезда нас всех старых служащих вызвали в чека и наказали стро­го следить за великим князем, грозили расстрелом, если он бежит. От нас взяли подписку. Я обязан был каждый день записывать на листочке бумаги все, что я заметил за великим князем и г. Джонсоном.

Бумажки эти я передавал перед уходом коменданту. Он их запечаты­вал в конверт и отправлял Мясникову, который был вроде главного начальника приставлен к охране. Признаться, особенного ничего я не записывал, подавая чай или кушанье, немного наслушаешься разгово­ров: часто они говорили на иностранном языке. Вся гостиница была полна сыщиками из чека. Ни шагу Великий Князь не мог сделать, что­бы его кто-либо издали не сопровождал...

Увоз

Ясно помню день увоза Великого Князя из нашей гостиницы. Это был последний день мая месяца. Часов в шесть вечера вдруг сняли всю охрану. Комендант ушел в семь часов вечера и оставил своего помощ­ника - старшего коридорного Петрова. Часов в восемь вечера, еще было на улице светло, в гостиницу пришли четыре вооруженных чело­века. Среди них был Мясников. Они спросили, дома ли Великий Князь, и велели мне его позвать. Я зашел в комнату Великого Князя, предва­рительно постучавшись. Великий Князь лежал на диванчике и читал книгу. Я доложил, что какие-то господа просят его. (Мы называли его просто Михаилом Александровичем, так он нам велел). Он спро­сил меня, какие это господа и чего они хотят. Я сказал, что я их не знаю. Великий Князь поднялся с дивана, надел башмаки и вышел в коридор.

В это время другой служащий вызывал из комнаты г. Джонсона. К великому князю подошел один из пришедших господ и стал с ним громко объясняться. В ту же минуту из четверки отделился один, по­дошел к телефону, вынул револьвер и громким голосом сказал: «Запре­щено подходить к телефону, иначе буду стрелять». Я слышал отрыви­стые фразы. Великий Князь [стал] требовать ордер совдепа, говорил, что находится под охраной председателя совдепа и просил разрешить ему поговорить с председателем по телефону. Разговаривавший с ним чекист ответил, что он не может позволить великому князю говорить по телефону.

В это мгновение к великому князю подошел один из четверки - чер­ный высокий человек - отозвал его в сторону и стал что-то ему шеп­тать на ухо. Вел. князь удивленно на него посмотрел, что-то сказал

Джонсону, быстро пошел к нему в номер, взял там свою шляпу и палку и вышел. Джонсон стоял в нерешительности. Видно было, что он в чем-то сомневается.

Наконец, все тронулись к выходу: впереди шел Великий Князь, за ним Джонсон, а за ними четверка. Все уселись в двух экипажах: один был рессорный, другой - простой тарантас. Когда тронулись в путь, стало темнеть. Повозки направились в сторону Сибирской улицы. Я был так испуган всем, что не стал смотреть, куда они поехали. Гово­рил ли с великим князем Мясников - не припомню, но удостоверяю, что он был среди четырех. Я его хорошо знал и ошибиться не мог.

Комендант вернулся поздно ночью. Мы ему сообщили все подроб­ности. Он сказал, что он сообщит все в совдеп.

На третий день я прочел в «Известиях», что банда белогвардейцев увезла Великого Князя и его секретаря в сторону сибирского тракта и что за ними послана конная погоня. На этом все успокоились.

В августе месяце я ушел из гостиницы и устроился на службу на пароходе. Капитан парохода бр[атьев] Каменских мне сказал, что Ве­ликий Князь находится в Японии. Я высказал ему мое сомнение. Не может быть, чтобы советская власть не знала об этом побеге, тем более что я потом встречал Мясникова в Перми. Только к Рождеству я узнал от одного товарища, служившего в чека, что Великий Князь был убит в ту же ночь и что его труп сожгли на Мотовилихинском заводе...

Показание М. Курумнаса (дано в Берлине в октябре 1922 г.).

Я жил в Екатеринбурге, где имел магазин уральских камней и юве­лирных изделий. В начале мая 1918 года свирепствовала чека. Каждую ночь убивали десятки людей - купцов, офицеров и вообще всех, кто имел несчастье попасть в списки чекистов. Я решил бежать и переехал в Пермь, где меня не знали. Остановился я в «Королевских номерах», единственной гостинице, где разрешалось останавливаться частным лицам. В этой гостинице жило еще несколько моих знакомых, купцов из нашего города.

От нечего делать мы часто играли в карты. Мы знали, что в этой гостинице живет вел. кн. Михаил Александрович, я часто встречал его, когда он выходил на прогулку со своим неизменным спутником Джонсоном.

Однажды, это было 31 мая, между восемью и девятью часами вече­ра, мы играли в карты и вдруг услышали шум в коридоре. Мы все вы­бежали и увидали следующую картину: около вел. князя стояли не­сколько вооруженных револьверами человек и шумно с ним объясня­лись. Михаил Александрович отказывался за ними следовать, требовал ордера совдепа. Те ему отвечали, что никакого ордера не нужно, - они сами-де начальство и грозили взять его силой. Один стоял у телефона, с револьвером в руках.

Джонсон объяснялся с другим человеком и очень волновался. Он спросил: «Куда вы хотите нас вести?»

Вдруг один из пришедших вплотную подошел к великому князю и стал ему что-то шептать на ухо. Великий Князь удивленно на него посмотрел, с секунду поколебался, взглянул на Джонсона и пошел к себе в номер.

Что потом произошло - я не видел. Опасаясь неприятностей, я вер­нулся с моими знакомыми в номер. Я только видел, как двинулись две повозки по направлению к Сибирской улице - было достаточно свет­ло. Я не стал расспрашивать о происшедшем - мы были все напуганы. А через некоторое время я прочел в большевистских газетах о бегстве вел. князя и его секретаря. Меня это крайне удивило, - то, что я видел, на бегство не было похоже. Много позднее, когда я вернулся в Екате­ринбург, я узнал от одного знакомого комиссара, что Великого Князя увез некий Мясников. Лично я Мясникова не знал, но слышал от мно­гих, что он руководил всеми расстрелами и был грозой Перми...

Подготовка к убийству

Из предыдущих глав мы знаем характеристику Мясникова - не­официального начальника чека. Показания священника, отца Возне­сенского из Усолья Пермской губернии (допрошен военным конт­ролем 28 февраля 1919 г.), эту характеристику дополняют:

- Мой дядя иеромонах Алексий сидел в центральной тюрьме и со дня на день ожидал казни. Я приехал в Пермь, где у меня был родст­венник большевик, бывший бухгалтер общества потребителей Перм­ской железной дороги. Н. Титов. Я надеялся через него спасти иеромо­наха Алексия. Титов, выслушав меня, сказал: «Дела о духовенстве ве­дет сам Мясников, вместе с А. И. Плешковым. Мясников действует самостоятельно, не спрашивает заключения коллегии и производит расстрелы без всяких формальностей. У него полномочия от самого Ленина. Мы все его боимся - бывали случаи, когда по его настоянию расстреливали самих коммунистов, просивших за своих знакомых. Я с ним хорошо знаком, но если я пойду его просить, особенно за свя­щенника, он может объявить меня контрреволюционером и «вынести в расход» - нужды нет, что я член совдепа. Советую тебе уносить отсю­да ноги поскорее и не показываться на улице».

Мясников и гр. Гендрикова

Своему близкому другу Арсению Садовскому, ведавшему отделом снабжения в Пермском совдепе, Мясников рассказывал, как он пытал на ночных допросах в конторе тюрьмы графиню А. В. Гендрикову и гофлектрису Шнейдер. Ему доставляло особенное наслаждение, когда графиня, измученная пыткой и угрозами расстрела, умоляла его скорее покончить с ней (показание Садовского от 6 июня 1919 года, данное товарищу прокурора Владивостокского окруж. суда).

Показание д-ра Саковича

Идея инсценировки побега и убийства во время преследования, как уже говорилось, исходила из Москвы. Член уральского областного совдепа д-р Сакович на допросе у судебного следователя Екатерин­бургского окружного суда, между прочим, показал: «Во время заседа­ния областного совдепа при моем участии шла речь об организации крушения поезда, в котором должны были перевезти царскую семью из Тобольска в Екатеринбург, как об одном из способов убийства Ро­мановых. Когда дошло до голосования этого предложения, я уклонил­ся, мотивируя тем, что я комиссар здравоохранения и этот вопрос меня не касается».

Другой свидетель Н. П. Сыромятников, между прочим, говорит: «Нам было известно, что центр стоит за ликвидацию Романовых, но не в официальном порядке, и за уничтожение трупов царских особ».

Переписка со Свердловым

С первых чисел мая Мясников находился в усиленной переписке с Москвой по поводу судьбы вел. кн. Михаила Александровича. Писал Свердлов. На некоторых письмах Свердлова были пометки и поправ­ки Ленина. Московская инструкция давала Мясникову полную свобо­ду действий в выборе времени и формы уничтожения Великого Князя, но ставила единственное требование: убийство должно было быть со­вершено в полной тайне, а, главное, оставить в населении впечатление, что Великий Князь бежал...

Мы увидим дальше, что и между Екатеринбургом и Пермью, точ­нее, между Белобородовым и Мясниковым, поддерживалась связь, и Белобородов знал, что в Перми будет убит Великий Князь.

Оставалось найти какой-нибудь предлог для выполнения плана. Этот предлог был дан выступлением в двадцатых числах мая чехосло­ваков на ст. Пенза и одновременно в Челябинске. Пензенская группа чехословаков повела наступление на Самару, а челябинская - на Екате­ринбург. Хотя до Перми было еще далеко, но Мясникову этого факта было достаточно, чтобы начать действовать, - шутка ли, какая рево­люционная «заслуга» - убийство сына императора Александра III...

И он очень торопил Москву.

Предварительно Мясников поместил в «Пермских известиях» ряд заметок - со ссылкой на белогвардейскую печать - о том, что «чехосло­ваки вместе с монархистами, где только берут верх, провозглашают Михаила Романова Всероссийским Императором».

Это была чистейшая выдумка - конечно, в белой печати такие заметки не появлялись и не могли появиться, а чехословацкий корпус, как мы знаем, и не помышлял о возведении Романовых на престол.

Пермская заметка была перепечатана в Москве и Петербурге.

24 мая Великий Князь с Джонсоном, прочитавшие эти провокаци­онные заметки, посетили Пермский совдеп и объяснили, что им ниче­го не известно о планах монархистов, с которыми они не имеют ника­ких сношений. Великий Князь сказал: «Вы хорошо знаете, что я добро­вольно отказался от престола и не думаю больше о короне. Буду рад зажить семейной жизнью рядового гражданина».

Его успокоили и сказали, чтобы он не придавал значения этим за­меткам: «Советская власть знает, что Великий Князь вполне лоялен по отношению к ней, поэтому-то она и заботится о его безопасности» (показание И. В. Малых).

Два варианта

Самый план «побега» был до примитивности прост: в Пермь будет послана тройка верных людей, которых там никто не знает. Они явят­ся к великому князю в качестве мнимых посланцев от монархистов- заговорщиков, якобы для того чтобы спасти его и вывезти на лошадях через Сибирь в Японию. Как только беглецы выедут за город, начнется «погоня»; беглецы кинутся в лес и там они будут пристрелены. Об этом неудачном «побеге» начнет трубить советская печать и произ­ведет нужное в Москве впечатление.

Второй вариант заключался в том, что «побег» будто бы удался и Великий Князь с Джонсоном, таким образом, «таинственно исчезнут со сцены».

В последнюю минуту было решено принять второй вариант.

Москва долго колебалась, убить ли Джонсона. Ленина пугала пер­спектива угрозы Англии. Предполагалось первоначально только ра­нить его при погоне и оставить в нем впечатление неудавшегося побе­га, но потом мысль эта была оставлена. Решили прикончить и его.

27 мая...

27 мая Мясников получил телеграмму из Москвы приступить к делу. Телеграфист Пермской почтово-телеграфной конторы Белкин [290] показывает: «Я в этот день (27 мая) дежурил на прямом проводе. Часов в шесть пришел в контору Мясников и сказал, что он ожидает телег­рамму из Москвы. В этот момент началась передача депеши. Подроб­ностей не помню, но речь шла об утверждении плана и полномочий Мясникова. Подписали депешу Свердлов и Горбунов. Мясников при­казал мне отдать ему телеграфную ленту, что я и исполнил».

Прибытие тройки

28 мая в Пермь прибыла командированная из Екатеринбурга трой­ка. Она была снабжена мандатами Белобородова и Войкова. В мандате рекомендовалось оказывать товарищам Карсунскому Антону, Лушину Тимофею и Парфенову Сергею содействие в возложенной на них чрез­вычайной миссии. Тройка остановилась в заранее приготовленной квартире у вокзала за полотном железной дороги, принадлежавшей железнодорожному служащему.

Карсунский был прапорщик запаса, конторщик Уфалейского заво­да, интеллигент. Он должен был играть роль делегата от монархиче­ского комитета из Петербурга. На него возложены были переговоры с великим князем и вручение ему письма от «друзей». Остальные два должны были играть роли помощников Карсунского. Текст письма был составлен Мясниковым. Оно гласило: «Комитет спасения дина­стии Романовых и родины уполномочивает Карсунского спасти Вели­кого Князя Михаила Александровича по известному ему плану. Коми­тет просит его высочество следовать всем указаниям Карсунского».

При встрече Карсунский должен был сообщить великому князю, что побег хорошо организован и что в нем участвуют верные люди в совдепе и чека, в том числе и Мясников.

Встреча Карсунского с вел. князем

29 мая, между 12 и часом дня Великий Князь по обыкновению гулял с Джонсоном на берегу Камы, недалеко от гостиницы. Карсунский его уже поджидал. В этот день внешний пост гостиницы был снят, чтобы конвойные не знали об этой встрече. Когда Великий Князь с Джонсо­ном проходил мимо дома Мешкова, против пристани пароходства бр. Каменских, к ним подошел Карсунский. На нем был приличный темного цвета костюм и мягкая шляпа; его можно было принять за столичного интеллигента. Карсунский снял шляпу и вплотную подо­шел к великому князю, который остановился.

Как мы знаем, Великого Князя часто останавливали на улице встречные и заговаривали с ним. Его поэтому и не смутило поведение Карсунского. Разговор продолжался минуту, не больше. Карсунский,

будто очень спеша и озираясь по сторонам, объяснил великому князю, в чем дело и, вручив заготовленное письмо, поспешно удалился. Изда­ли за всей сценой незаметно наблюдал Мясников. Великий Князь сто­ял с минуту в нерешительности, но... не вскрыл, положил его в карман и продолжал гулять...

Последние приготовления

Всю ночь на 30 мая Мясников провел на конспиративной квартире вместе с тройкой. Компания беспрерывно пила водку, пиво, которое было доставлено из совдепа Мясниковым. Обсуждали все детали. Воз­никал вопрос: брать ли багаж с собою или только часть его. Решено было ничего не брать.

Еще волновал вопрос: а вдруг Великий Князь поймет весь план и не пожелает добровольно следовать за своими «спасителями»? Что тогда делать? Пришлось бы насильно их тащить на повозки, сбегутся люди, милицейские, неминуем скандал, о котором весь город будет гово­рить - и план рушится. Карсунский был, однако, твердо уверен, что никаких осложнений не возникнет: Великий Князь не здоров, апати­чен и, по-видимому, вполне равнодушен к своей судьбе.

Мясников согласился с Карсунским.

Стали осуждать вопрос о месте убийства. Мясников предложил из­брать обычное место, где еженощно чека расстреливает. Оно очень удобно, недалеко от города, в полуверсте от шоссе, кругом густой лес. Там много нарыто ям и ими можно будет воспользоваться. Налет ре­шено было произвести в следующую ночь - на 1 июня.

Маленькая, но жуткая подробность. Как раз в эту ночь предпола­галось расстрелять на том месте, о котором говорил Мясников, 28 че­ловек. По соглашению с чекой * казнь была отсрочена на один день: не­счастным обреченным суждено было прожить лишних 24 часа. Чтобы не мешать другим обреченным погибнуть на одну ночь раньше...

Весь день 30 мая Мясников беспрестанно пил, стараясь в спирте найти забвение от страшных мыслей, которыми он был охвачен. Чело­век, совершивший столько убийств, ежедневно купавшейся в челове­ческой крови, не мог совладать с собой, готовясь к новому убийству, на этот раз - брата русского царя... Люди, видевшие его в этот день, еди­нодушно удостоверяют, что вид его был дик: пьяные, воспаленные гла­за, дрожащие руки; он метался по городу, как угорелый, отдавая рас­поряжения.

Телефонной станции был дан приказ не соединять гостиницу Коро­лева с 8 часов вечера и только отвечать, когда будет назван пароль «Миша». К 6-ти часам вечера была снята внешняя и внутренняя охрана в гостинице, комендант должен был к восьми часам оставить службу. На его место был поставлен чекист. Милиция была предупре­ждена, чтобы она не реагировала ни на какие заявления о налете на гостиницу.

Исповедь убийцы

Судьбе было угодно, чтобы мысли и чувства главного организатора и убийцы Мясникова в дни, предшествовавшие убийству, как и все его действия по выполнению преступления, стали достоянием общества. Как ни старался Мясников обставить картину убийства строжайшей тайной, это, как увидим, ему не удалось...

Вот маленькая страничка исповеди Мясникова, сделанной им через несколько дней после убийства: «День выдался удивительно теплый и солнечный, какие бывают редко в Каме в это время. День этот казал­ся мне буквально целой вечностью. Ежеминутно я вынимал часы, меня сильно лихорадило, не помогала и водка. Моментами меня брало сомнение: зачем нужна была вся эта церемония с инсценировкой по­бега, почему надо делать исключение для Романова, затрачивать столь­ко сил и труда, да еще рискуя провалиться, когда можно было прове­сти это дело обычным путем через аппарат чеки, поступить так, как мы поступаем со всеми буржуями. В Пермской тюрьме сидит несколь­ко сот офицеров, купцов и священников, которых нетрудно пришить к делу и заодно и с ними покончить. Я роптал на Москву, все еще про­должающую делать непонятную мне политику, которую я считать лишним сентиментализмом. Во время революции надо рубить...».

В этих сомнениях медленно шло время. Часы, наконец, показывали семь. Пора приступить к делу. Подали лошадей. Тройка, во главе с Карсунским, подъехала к квартире Мясникова, и через несколько минут вся компания двинулась в гостиницу. На козлах сидели перео­детые агенты чека в ямщичьих армяках. «Погоня» поджидала недалеко от гостиницы - по условию, она должна была следовать в некотором отдалении от первых повозок. Все были вооружены. Агенты чека и пе­реодетый милиционер не предполагали, что их постигнет та же судьба, что и пленников, и что тот же Мясников через неделю прикажет их «вывести в расход».

Как был убит Великий Князь

Было четверть девятого вечера, когда обе повозки подъехали к го­стинице...

Из предыдущей главы мы знаем, какая сцена разыгралась в гости­нице при увозе Великого Князя. Ее следует дополнить: объяснялся с великим князем Карсунский, а стоявший рядом Мясников его торо­пил скорее начать разговор. Карсунский убеждал Великого Князя, что он должен довериться своим спасителям, что все приехавшие - свои люди и что не надо напрасно терять времени.

Великий Князь скептически отнесся к словам Карсунского, сказал на английском языке Джонсону несколько слов, пытался говорить по телефону с совдепом, но у телефона стоял один из тройки - Лушин - и не позволил говорить. Тогда Великий Князь решил ехать.

Стало темнеть, когда обе повозки проезжали Сибирскую улицу. Фонари не горели, публики было очень мало, кое-где виднелись ред­кие прохожие. На первой повозке сидели: в середине Мясников, по бо­кам - Великий Князь и Джонсон, на козлах - Карсунский. На второй - Лушин и Парфенов.

Выехали на Сибирский тракт. Мясников все время неотступно следил за своими пленниками, никто из них не проронил ни слова. В полуверсте ехала «погоня», ожидавшая сигнала, чтобы начать стрельбу.

Когда отъехали от города верст пять, приблизились к назначенному месту и начали поворачивать с тракта на проселочную дорогу, которая вела в лес, Мясников вынул спичку, как будто желая закурить папиро­су. Это и был сигнал к началу стрельбы со стороны «погони».

Сзади раздались учащенные выстрелы. Мясников закричал вели­кому князю и Джонсону: «Бегите в лес, а мы будем отстреливаться». Все спрыгнули с повозки, Великий Князь и Джонсон побежали по на­правлению к лесу. В эту минуту Мясников два раза выстрелил велико­му князю в спину, а Карсунский несколько раз - в Джонсона. Оба за­мертво упали, Великий Князь еще двигался и стонал - Мясников вы­стрелом в голову прикончил его. Джонсон оказался мертв.

Погребение Джонсона

По сигналу, данному Мясниковым, «погоня» удалилась. Все сби­лись в кучу и закурили. Наступило жуткое молчание. Первым загово­рил Мясников: «Товарищи, вперед, поищите вблизи яму!» Ее скоро нашли. Взялись за Джонсона, сняли с него золотые часы с цепочкой, обшарили карманы, нашли записные книжечки, паспорт, выданный Петербургским генеральным консулом, и желтого цвета кожаный бу­мажник. Все это забрал Мясников. Тело Джонсона бросили в яму не­глубокую - аршина полтора, туда же бросили и его шляпу. В повозке оказалась приготовленной лопата. Пока Мясников обшаривал карма­ны Великого Князя, другие стали засыпать яму. Это продолжалось с четверть часа.

Когда кончили с трупом Джонсона, все ждали, что Великого Князя бросят в яму, вырытую рядом. Но Мясников что-то сказал вполголоса Карсунскому и велел положить труп Великого Князя к себе на повозку. Втроем тело повалили в тарантас. Лежавшую на земле шляпу Мясни­ков взял с собой и положил на козлы. Мясников отпустил вторую по­возку и велел кучеру завтра придти к нему в совдеп. Все длилось в об­щем два-три часа. Повозка Мясникова помчалась обратно в город по направлению к Мотовилихинскому заводу.

Сожжение трупа

Из истории Екатеринбургского и Алапаевского убийств мы знаем, что советские агенты были озабочены уничтожением тел убитых: они боялись не только живых, но и мертвых членов царской семьи - боя­лись паломничества на их могилы, народных волнений...

Вот почему Москва настаивала на сожжении тела Великого Князя как наиболее любимого народом. И Мясникову пришлось исполнить предписание Москвы.

За два дня до убийства Мясников выбрал четверо рабочих Мотови­лихинского завода, из которого Пермская чека и другие советские уч­реждения выбирали наиболее ответственных сотрудников. Еще в до­революционное время завод «Мотовилиха» слыл гнездом опасных террористов. Мясников вызвал их к себе и предупредил, что ночью на днях привезет труп расстрелянного, который надо будет сжечь.

Из шести показаний, данных военному контролю в Екатерин­бурге, Омске и Владивостоке, имеющих отношение к убийству царской семьи, я остановился на показании рабочего Мотовилихин­ского завода Петра Дормидонтовича Шумилина, участвовавшего в акте сожжения трупа Великого Князя. Привожу выдержки из его по­казания:

«Я был одним из четырех рабочих, выбранных Мясниковым из на­шего завода. Мясников распоряжался повсюду, как главный началь­ник Пермского края. Его все боялись и ему подчинялись. За несколько дней до конца мая (числа точно не помню) Мясников приехал на завод, вызвал меня и товарищей и сказал нам, что предстоит на днях сожжение трупа в плавильной печи: мы должны быть готовы и никуда не отлучаться с завода без его разрешения. Он нам ничего не говорил, о ком идет речь, а мы не посмели подробно расспрашивать.

Мясников сказал, что он сообщит день, когда привезет труп. 31 мая я получил от него записку, в которой кратко сообщалось, чтобы ребя­та наши были готовы этой ночью и с 12 часов дежурили у ворот заво­да. Я сейчас же собрал товарищей, и мы точно в 12 часов стояли у во­рот в завод. Старика сторожа пришлось услать домой под предлогом, что ожидаются агенты чека для производства обыска у некоторых ра­бочих, занятых на ночной смене.

Нам пришлось ждать часа полтора. Вскоре приехал Мясников с тремя другими, которых мы не знали, впервые видели. Мы открыли ворота, повозка въехала и остановилась у материального склада. Я по­здоровался с Мясниковым. Он послал меня посмотреть, много ли ра­бочих в плавильном цехе - там оставалось двое дежурных рабочих для присмотра за печью. Я их услал из помещения, сказав, что приехали из чека произвести обыск, и никто по приказанию начальника не должен при этом присутствовать. Они сейчас же удалились.

Мясников приказал нам взять труп, который был весь выпачкан в крови. В корзинке тарантаса сено было тоже мокрое от крови. Лица покойника я в темноте не рассмотрел, но когда мы втащили труп в плавильное отделение, то я сразу узнал в нем Великого Князя, которо­го мне приходилось встречать на улице в Перми. Четверо взяли труп и бросили его в раскаленную печь.

Мясников сейчас же вышел, не желая, видно, присутствовать при сжигании, я пошел за ним. При печи остались наши ребята. Приехав­шие с Мясниковым остались при лошадях. Мы подошли к ним. Все молчали и курили. Минут через двадцать, а может, и более, прибежал рабочий Сейфуллин (татарин) и сообщил, что все готово. Потом пришли и другие ребята.

Мясников отозвал меня в сторону, вынул из кармана пачку керенок и велел раздать ребятам. Я денег не стал считать и передал их товари­щам. Потом я узнал, что там было керенок на 500 рублей. Мясников велел мне сказать ребятам, чтобы они сохраняли строгое молчание и не болтали зря, иначе он в два счета их расстреляет.

Я уже собирался отправляться домой, как Мясников велел мне сесть в повозку. Мы все поехали на его квартиру. Он жил около быв­шего губернаторского дома, где помещался совдеп.

Как только мы оказались в комнате у Мясникова, все стали скиды­вать платье и смывать кровяные пятна. Костюм Мясникова особенно был запачкан в крови, тоже и его сапоги. Мылись долго, разговарива­ли мало.

Когда кончили мыться, Мясников вынул из шкафа несколько буты­лок водки и Шустовского коньяку, поставил стаканы и закуску на стол нас угощать. Он выпил стакан коньяку, закусил колбасой и начал ора­торствовать. Хвастал, что Ленин его личный друг и с ним в переписке. Что со Свердловым он на ты, скоро поедет в Москву, где его ожидает высокая должность.

«Надо кому-нибудь делать и грязную работу революционную, - сказал он, - все для рабочего класса стараемся, уничтожаем эксплуата­торов».

Остальные почти молчали, видимо, были очень уставши, один даже задремал. Я просил отпустить меня, мне страшно хотелось спать. Мя­сников велел зайти к нему завтра и на прощание сказал:

- Держать язык, а то голова живо слетит!

Я вышел из квартиры Мясникова в семь с половиной часов утра. Больше мне не пришлось встретиться с Мясниковым, так как на следу­ющий день получил телеграмму от матери из Очерского завода, что она опасно заболела, и поехал туда. А когда через неделю вернулся, то был послан на Екатеринбургский фронт, где в сентябрьских боях с от­рядом ген. Дутова я попал в плен к белым. Благодаря тому, что я был захвачен с партией мобилизованных крестьян, меня не расстреляли. Через неделю я заболел...

Сокрытие следов преступления

На следующий день, 1 июня, Мясников шифрованной телеграммой уведомил Свердлова и Ленина в точном исполнении московских ди­ректив. Послал он телеграмму об этом и Белобородову в Екатеринбург.

Одновременно Мясников послал циркулярную телеграмму от име­ни Пермского совдепа по всем линиям железной дороги о бегстве Ве­ликого Князя с бандой монархистов-белогвардейцев. Петербургскому совдепу сообщалось о том же и предписано было произвести обыск у графини Брасовой. Известие было немедленно перепечатано в сто­личной советской печати и облетело всю страну. Белобородов на осно­вании этой провокационной телеграммы Мясникова и мотивировал введение тюремного режима в Алапаевске для сидевших там вел. кн. Сергея Михайловича и других членов дома Романовых.

Вот текст телеграммы Белобородова, отправленной 12 июня в Ала- паевск, обнаруженной прокурором Екатеринбургского окружного суда 28 августа 1918 г. в Уральском областном совдепе:

«Алапаевский совдеп.

Прислугу Ваше усмотрение, выезд никому без разрешения, Москву Дзержинского. Петроград - Урицкому. Екатеринбург - Облсовет точка Объявите Сергею Романову, что заключение является предупреди­тельной мерой против побега ввиду исчезновения Михаила Романова Перми. Белобородов».

В «Пермских известиях» от 8 июня появилось следующее сооб­щение:

«В ночь на 31 мая организованная банда белогвардейцев с поддель­ными мандатами явилась в гостиницу, где содержался Михаил Рома­нов и его секретарь Джонсон, и похитили их оттуда, увезя в неизвест­ном направлении. Посланная в ту же ночь погоня не достигла никаких результатов. Поиски продолжаются».

Сидевшие тогда в Вологде иностранные послы доносили своим правительствам, что Великий Князь спасен и находится за границей. Ленину удалось отвлечь внимание мира от судьбы Великого Князя и выиграть время, чтобы подготовить дальнейшие убийства. Даже в ря­дах белых армий, оперировавших на Урале и в Сибири, до взятия Пер­ми верили в советскую легенду, что Великий Князь жив.

А в Москве потешались над наивностью общества, привыкшего ве­рить всяким официальным сообщениям, в том числе и советским.

Торг между Лондоном и Москвой за смерть Джонсона

Прошло три года. Советское правительство пустило в ход русское золото, награбленное в банковских сейфах, бриллианты, другие наци­ональные ценности, чтобы «прорубить окно в Европу», которая тогда закрыла свои двери перед «красной Москвой».

Начали от Ревеля и Стокгольма, где советские посланцы Гуковский, Шейнман, Олаф Ашберг вместе с целой стаей слетевшихся туда меж­дународных аферистов швыряли миллионами направо и налево, пока, наконец, добрались до Лондона... Красин учел жадность английской буржуазии, соблазнял ее русским сырьем за бесценок и твердым обещанием уплатить старые долги России. Ллойд Джордж пошел на эту приманку, и торговый договор был заключен. Окно в Европу было прорублено.

Счет «Форрейн офис»

Сейчас же «Форрейн офис» представил советскому правительству длинный счет убытков, понесенных английскими подданными от большевистского разбоя. В этом счете, между прочим, фигурировали две скромные статьи о вознаграждении за убийство полковника Кро- ми и секретаря Великого Князя Джонсона. Жизнь Джонсона семья его оценила в 50.000 фунтов стерлингов.

«Форрейн офис», основываясь на докладе британского консула в Екатеринбурге Престона, утверждал, что британский гражданин Джонсон, единственная вина которого заключалась в том, что он со­стоял секретарем Великого Князя, умерщвлен советскими агентами в Перми 13 июня 1918 г. (по новому стилю) при обстоятельствах, опи­санных в предыдущих главах.

Как и следовало ожидать, советское правительство возражало про­тив самого факта убийства Джонсона советскими агентами и, ссыла­ясь на ряд сфабрикованных документов (донесения Пермского совде­па, телеграммы Мясникова и его показания и советские газетные пу­бликации), отказывалось дать удовлетворение.

Тогда Красин был вызван в «Форрейн офис», где ему было заявлено, что ввиду продолжающихся интерпретаций в парламенте, требующих официального расследования убийства Джонсона, придется назначить официальное судебное следствие, и тогда неминуем скандал. Красин понял, что необходимо пойти на уступки, и рекомендовал советскому правительству удовлетворить семью убитого, но это было отклонено, и пришлось уплатить официально 12.000 ф. ст. Кроме того, частным образом семья Джонсона получила от Красина 8.000 ф. ст. - будто бы реквизированный капитал Джонсона (которого убитый не имел). На этом стороны покончили.

Началась новая полоса массовых убийств бесправных русских гра­ждан, за жизнь которых советскому правительству больше не прихо­дится платить убытков.

Анатолий Ган.

Возрождение. Т. 7. № 2422-2423. 1932. 19, 20 января; № 2425, 22 января; № 2427, 24 января; № 2429. 26 января; № 2431. 28 января.