Пермский государственный архив социально-политической истории

Основан в 1939 году
по постановлению бюро Пермского обкома ВКП(б)

Воспоминания П. В. Мосина,
старшего сержанта РККА, о своем участии в первых боях
с германскими войсками на государственной границе СССР,
битве за Кавказ, освобождении Украины, разгроме
германских и венгерских войск в Чехословакии
и Венгрии и войне Советского Союза с Японией

1. Первые мои однополчане-пограничники. Застава Безкит

На четырнадцатую пограничную заставу мы, новое пополнение призыва 1940 года, прибыли на смену пограничникам призыва 1937 года. Застава входила в состав четвертой комендатуры 94-го погранотряда, охраняла границу по Главному Карпатскому хребту от 6-го погранстолба до 32-го. Правый фланг заставы: в районе 22-го погранстолба рядом с границей на нашей территории было кладбище жертв Первой мировой войны, дальше вправо – две высоты: Янарлык большой и Янарлык малый, между ними в наш тыл от границы – лощина Зимовник. Левый фланг заставы: от Главного Карпатского хребта в наш тыл – лощина Буричка, за лощиной – высота 901, на стыке охраны границы с 15-й заставой – лес Гределя (именовался по имени старого хозяина). От леса в наш тыл – лощина, которая соединялась с лощиной Буричка у деревни Опирец, деревня находилась от нашей заставы примерно [в] 1,5–2 км. Участок границы проходил по горно-лесистой местности, лес в основном – дуб и бук. Между лесами по склонам гор – кустарник, в лощинах – множество родников. В первой пограничной зоне вдоль границы была оборудована контрольная полоса шириной в пределах 10 метров в зависимости от рельефа местности, через определенный период она рыхлилась. Там, где граница проходила через лес и не было возможности оборудовать контрольную полосу, мы делали непроходимые для человека лесные завалы с проволокой.

Личный состав заставы был 46 человек, разные по характеру и физическим способностям, у каждого за спиной была семья и в целом наше социалистическое государство, все были объединены одним заданием – охранять границу от агентов иностранной разведки – и гордились доверием нашей Родины. Застава размещалась в двух помещениях: в вокзале станции была столовая, кухня, канцелярия, ленинская комната, размещались два отделения пограничников и квартиры командного состава заставы. В доме, который находился рядом с железнодорожным тоннелем, размещались два отделения пограничников и подразделение внутренних войск НКВД, которые несли службу по охране тоннеля и железнодорожных мостов. На территории заставы были постройки: склад для продуктов, боеприпасов, обмундирования, шанцевого инструмента и фуража для коней, конюшня для двух повозочных и двух кавалерийских коней, баня, питомник для служебных собак.

Пополнение на заставу прибыло – уроженцы двух областей: Пермской и Ленинградской, среди прибывших был один белорус Миша Марушак. К нашему прибытию заставой командовал ст. л[ейтена]нт Гавриков, но вскоре его сменил л-нт Чернышев, помощником начальника заставы по строевой подготовке был мл. л-нт Марченко, политрук заставы Терехов – в апреле 1941 года он был откомандирован на 20-ю заставу. Нового начальника заставы л-нта Чернышева пограничники уважали, я скажу без преувеличения, любили, за его требовательность и постоянную заботу о личном составе заставы и, самое главное, он умел расставлять наряды так, что ни один нарушитель государственной границы не проходил безнаказанно. На заставе было три стрелковых отделения и одно станкопулеметное. Командирами отделений служили сержанты: Семенов, Кузьмин, Попов, Сотников и проводником розыскной собаки – мл. сержант Яковлев, старшиной заставы сверхсрочников – Белов, повар[ом] – Калинин.

Служба охранять границу – почетная, вместе с тем ответственная. В Карпатах она была нелегкой, каждый день в наряде не менее 8-ми часов, занятия по строевой, тактике и политзанятия, хозяйственные работы и работы на оборонительном рубеже заставы. Мы из учебного прибыли на заставу зимой, уроженцам Пермской области Безусову Алексею Степановичу, Никулину Петру Андреевичу, Лихачеву Алексею Климентьевичу, Ильиных Григорию Федотовичу, Ермакову Егору Ивановичу легче было освоить пограничную службу, чем остальным, мы хорошо ходили на лыжах не только по равнине, но и в горах. Всех трудней пришлось осваивать этот вид передвижения Мише Марушаку, он честно признался, что на лыжи встал в первый раз. Но как бы там ни было, мы, молодое пополнение, быстро освоили несение службы, и старослужащие все реже называли нас «зелеными», вскоре это слово исчезло. Иногда нас стали назначать старшими наряда, и это право имел первым из нас Петр Никулин.

С проверкой на заставу приезжали начальник комендатуры капитан Андрианов и начальник штаба комендатуры ст. л-нт Андраков, а также начальник штаба отряда майор Врублевский, комиссар отряда Авдюхин, а также офицеры их штабов погранотряда и округа. Учебный курс пограничника мы проходили в Сянках, в расположении 6-й погранзаставы, где я был участником при передаче венгерским властям из тюрьмы Генерального секретаря [ЦК] коммунистической партии Венгрии Матиаса Ракоши. В марте 1941 года на нашей заставе передавали через границу из концлагерей испанских революционеров и бойцов интернациональной бригады, на встречу приезжала Генеральный секретарь коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури. В мае 1941 года за задержание особо важного агента при переходе границы я получил благодарность от начальника Западного пограничного округа генерал-майора Хоменко.

Нарушение государственной границы агентами иностранной разведки для пограничников нашей заставы не было неожиданностью, так как застава охраняла границу в районе железной дороги, и рядом с железной дорогой проходила шоссейная дорога через Бескидский перевал, да и сама местность благоприятствовала для скрытого перехода границы. Но одно не учитывали агенты и их хозяева – бдительности наших пограничников, которые днем и в особенности ночью, не считаясь с любой непогодой и праздниками, охраняли границу так, что безнаказанное нарушение ее было исключено. С наступлением весны 1941 года нарушения границы стали учащаться. Находясь в наряде, особенно когда службу несешь «секретом», я часто вспоминал свою деревню, где я родился и вырос и откуда ушел охранять границу, начиная со своего детства, – оно для нашего поколения было малорадостным, но оно было; вспоминал своих сверстников, которые одни служили в армии, другие готовились к армейской службе; вспоминал своих учителей, которые вместе с родителями дали нам не только образование, [но и] научили нас работать и быть всегда достойными гражданами своей Родины.

Забегая вперед, [скажу, что] я в своей жизни, да и в армейской службе, хотел быть хотя бы частично таким, какими были мои учителя: правдивыми и трудолюбивыми. Я никогда не мечтал быть пограничником, мысленно готовил себя быть танкистом, но судьба распорядилась иначе. За неско[лько] часов до призывной комиссии со мной беседовал начальник НКВД района, но в беседе ни одного слова не было о роде войск, в основном разговор был о биографии отца. Отец родился в 1896 году, участник Первой мировой войны, участник Февральской и Октябрьской революций, первый и бессменный председатель колхоза им. РККА. Колхоз был участником первой Всесоюзной сельхозвыставки. Я родился в деревне Бурешки Пихтовского с/с Частинского р-на Пермской области, в деревне, где берет свое начало река Сива, в деревне с неповторимым уральским пейзажем. Трудовую жизнь начал трактористом в 1939 году, сельскохозяйственный сезон 1940 года до призыва в армию, т. е. до 26 сентября 1940 года, работал бригадиром тракторной бригады…

В то время служба в погранвойсках была определена сроком три года, весной 1941 года пограничники призыва 1938 года стали поговаривать об осени, кончался срок службы… [Но, опять же] забегая вперед, – судьба распорядилась иначе. Весной 1941 года во вторую пограничную зону прибыли регулярные части Красной армии и стали готовить оборонительные рубежи, командиры приходили на заставу и брали разрешение для наблюдения за сопредельной стороной, нам, пограничникам, чаще всего приходилось сопровождать на высоту 901 и на Янарлык большой, иногда приходилось сопровождать вдоль границы на участке своей заставы. Все чаще и чаще стали слышны работы вдоль границы на сопредельной стороне, работы велись в основном в ночное время. Служба охранять границу становилась труднее: если зимой к неустойчивой погоде в Карпатах трудно было выбрать форму обмундирования, идя в наряд, то весной и летом участились нарушения границы, на заставе чаще [случались] тревоги, меньше времени оставалось для отдыха, но ни разу я не слышал ни от одного пограничника о трудностях и усталости, наоборот, трудности сближали личный состав. Мы были тогда все молоды, за исключением Василия Шапошникова, он выделялся среди пограничников своим возрастом и образованием: ему было уже за 30 годов, до призыва в армию он работал директором средней школы в Саратовской области; к нему мы относились как к старшему.

Через нашу заставу проходили международные поезда, [служащие] подразделения таможенной службы принимали поезда по выходу из тоннеля и сопровождали до станции Лавочная в наш тыл, где в то время была перевалочная база, и также сопровождали в обратный путь до границы. Между 22-м и 23-м погранстолбами, всего в нескольких метрах от государственной границы, на сопредельной стороне находилась стражница венгерских пограничников, за время моей службы между нами не было ни одного инцидента, все вопросы решались переговорами, да они были в основном за передачу перебежчиков и скота. Мне не часто приходилось встречаться с местным населением, но даже беглым взглядом можно было безошибочно определить: гуцулы жили под польскими властями бедно, я берусь смело сказать, очень бедно. После присоединения Западной Украины и провозглашения советской власти народ избавился от эксплуатации помещиков и фабрикантов. Местное население пограничной зоны помогало нам в охране границы, но были и обманутые пропагандой против нас, но их были единицы.

2. Лето 1941 года

Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началась война…

Наша застава непосредственно не граничила в то время с фашистской Германией, но немецко-фашистские войска хозяйничали на территории Чехословакии и Венгрии, их командование вынашивало планы Вермахта, и были готовы в любой момент для его осуществления. Примерно за неделю до начала войны через нашу заставу прошел последний международный поезд, по ночам стали приезжать саперы, минировали шоссейную дорогу, прокопали противотанковый ров, заминировали полотно железной дороги и вход в тоннель, на заставе частично обновили оружие. К тому времени личный состав заставы имел на вооружении: один станковый и три ручных пулемета, четыре автомата системы ППД, три самозарядные и одну снайперскую винтовки, два карабина и винтовки образца 1891 года калибра 7,62 мм. Каждому пограничнику выдали медальоны.

Днем 20 июня 1941 года в р-не высоты 901 перешла границу женщина, сняла с головы платок и запела песню на русском языке с гуцульским акцентом «Широка страна наша родная». При конвоировании на заставу она сообщила, что сегодня ночью немецко-фашистские войска осуществят нападение на Советский Союз. В эти предвоенные дни пограничникам мало оставалось времени для отдыха. Каждый готовил себя к тяжелым испытаниям. Начальник заставы л-нт Чернышев нарядам, уходящим на охрану границы, ставил дополнительную задачу в случае нападения: где занимать оборону, кому кого поддерживать. В случае нападения на заставу – место сосредоточения личного состава, каждому отделению и расчетам – место на оборонительном рубеже, [были] рассредоточены боеприпасы и сухой паек. В это тревожное время каждый пограничник сознавал ответственность, которая была возложена на него. Выполняя военную присягу, мы обязаны были не только охранять рубежи нашей Родины, но и защищать в случае нападения, удерживать рубежи границы до подхода регулярных частей Красной армии.

В ночь с 21-го на 22-е июня мы с пограничником Суркиным находились в наряде на стыке охраны с 15-й заставой в р-не леса Гределя, службу несли «секретом» до 4-х часов утра, а с 4-х часов должны были перейти на службу дозором в сторону заставы. Ровно в 4 часа мы не успели еще выйти на дозорку, как услышали длинную пулеметную очередь в р-не нашей заставы, и не было сомнения, что пулемет бьет с высоты по нашей заставе. Мы убыстрили движение к месту сосредоточения личного состава заставы на оборонительный рубеж.

К нашему прибытию застава была почти что вся в сборе, за исключением двух правофланговых нарядов. Дежурный по заставе находился в помещении заставы у телефона, принимал сведения и приказы из штабов комендатуры и отряда. Срочно была организована эвакуация семьи начальника заставы л-та Чернышева – его жены и дочери, в это время был откомандирован помощник начальника заставы мл. л-нт Марченко. Во время обстрела застава потерь не имела. Я видел, когда мы подходили к оборонительному рубежу, одного раненого из подразделения внутренних войск, они вскоре получили приказ отойти в тыл. Кончилась мирная жизнь нашего народа. Никто не знал, когда снова пограничники придут на охрану границы. В первой половине дня 22-го июня через нашу заставу и ее оборонительный рубеж пролетали три самолета на небольшой высоте, два из них обстреляли наши огневые точки. Мы получили приказ продолжать охранять границу. Наряды уходили на границу усиленные, в особенности на правый фланг уходили целыми отделениями, с запасом боеприпасов для ведения боя. Через наряды поддерживали связь с соседними заставами.

Через три дня мы получили приказ прибыть на сосредоточение погранотряда в р-не города Сколе. Проходя по Лавочной, [увидели, что] там не было уже штаба комендатуры и четвертой резервной заставы. Мы отходили от границы по приказу без боя, если не считать провокации 22-го июня и перестрелку с самолетами, которые небольшими группами пролетали на участке нашей заставы в наш тыл. Мы подходили к месту, указанному в приказе, и тут же получили новый приказ занять прежний участок границы. После небольшого привала двинулись туда, откуда пришли. На подходе к деревне Опирец впереди идущее боевое охранение доложило, что на территории нашей заставы хозяйничают венгерские солдаты – сателлиты фашистской Германии. Мы заняли оборону, которая была подготовлена подразделениями Красной армии, стали устанавливать связь с соседями и уточнять обстановку. Вечером прибыли саперы, наше отделение оставили прикрывать отход саперов. Застава утром получила приказ двигаться на сосредоточение погранотряда. Саперы приступили к выполнению боевого приказа, стали минировать мосты, дороги и предполагаемые танкопроходимые места.

И так мы из Карпат стали отходить последними, в непрерывных перестрелках с передовыми отрядами врага и десантами. Отходили мы следом за своим погранотрядом в направлении гор[ода] Галича [(Украина)] с задачей взрывать мосты и прикрывать отход основных сил погранотряда. В гор. Галиче должны мы были присоединиться к своей заставе. Во время нашего подхода к городу немцы высадили десант, на его уничтожение были брошены в бой заставы, только что вышедшие из боя. На одном участке командовал боем начальник 5-й комендатуры капитан Терентьев, а в районе моста – наш земляк, уроженец Б.-Сосновского р-на, капитан Михаил Иванович Наумов, который до войны служил в одном из отделов штаба 94-го погранотряда. Впоследствии М. И. Наумов будет командовать партизанским соединением и будет отмечен за мужество и героизм многими правительственными наградами, в том числе Золотой медалью Героя Советского Союза; в феврале 1943 г. ему присвоено звание генерал-майора.

Из города Галича мы стали отходить в направлении поселка Гусятин за основными силами нашего отряда, на старую польско-советскую границу. В Гусятине наших войск не было; оставалась на прикрытие небольшая группа пограничников, которые несли военную службу до войны в том районе. Они нам передали направление, куда отходят пограничники. Севернее нас шли тяжелые бои, была слышна беспрерывная артиллерийская канонада и бомбовые удары по тылам коммуникаций наших войск. Мы отходили и жили надеждой, что продвижение немецко-фашистских войск будет остановлено в укрепрайоне старой границы. Когда мы проходили эти места, то видели следы бетонных укреплений: часть из них была взорвана.

От Гусятина наш погранотряд отходил в направлении гор. Киева через Винницу с тяжелыми боями. Нашей небольшой группе не удалось прорваться и соединиться с основными силами погранотряда, и мы вынуждены были отходить в направлении гор. Запорожье. За время отхода от границы мы ни разу не приняли горячей пищи. Прибыли в Запорожье оборванными, обросшими, почти что без боеприпасов. Привели сами себя в порядок и стали пытаться установить связь со своим командованием. К нашей радости, получили приказ прибыть в г. Киев. В Броварах мы встретились со своими однополчанами, которые с тяжелыми боями отходили на Днепровские переправы. К большому сожалению, от личного состава нашей заставы осталось очень мало, и как самостоятельное подразделение застава не существовала.

В боях на Днепре погиб наш начальник заставы л-нт Чернышев, мне немного пришлось с ним быть в боях, я должен сказать, что он был смел, находчив, приказы отдавал со знанием дела, не рисковал жизнью подчиненных, в самые трудные минуты боя увлекал своим примером подчиненных. Всегда и везде он был для подчиненных не замкнутым командиром, его нельзя было не уважать и не выполнить приказ; такие, как л-нт Чернышев, на больших или на малых командирских постах пользуются авторитетом у своих подчиненных, и в этом немалый залог успеха при выполнении любого задания.

К этому времени погранотряды западной границы понесли немалые потери в личном составе и как самостоятельные части выполнять были не боеспособны. Командование Западного погранокруга 92-й, 93-й и 94-й погранотряды объединили в 92-й погранполк, который получил приказ охранять тылы 26-й армии. Из Броваров нас, небольшую группу, направили охранять один из отделов штаба 26-й армии, но охранять штаб армии пришлось всего несколько дней. В тыл Киевскому укрепрайону прорвались две немецкофашистские группировки: одна – с севера со стороны Конотопа, другая – с юга через Днепр с Кременчуга; выходили на соединение в р-не Миргород – Хорол – Лубны. Полк получил приказ занять оборону в р-не г. Лубны с целью не дать возможность соединиться двум фашистским группировкам.

В то время подразделения с охраны штабов были сняты и направлены на подкрепление угрожающих участков. Пограничники вступили в неравный бой с немецко-фашистскими частями. У нас на вооружении было только стрелковое оружие, а враг вел наступление при поддержке танков, артиллерии, авиации. Пограничники в боях проявляли не только мужество, но и отвагу, я смело берусь сказать – героизм. Я был свидетелем героического подвига наших земляков Петра Никулина, Алексей Безусова, Николая Казанцева, Кости Сапегина, Василия Юдина и их товарищей. Поистине героический подвиг совершил Алексей Лихачев, уроженец дер. Брод Чернушинского р-на: прикрывая отход своих товарищей огнем ручного пулемета, он дал возможность подразделению занять новую, более выгодную позицию, при этом он был ранен в щеку разрывной пулей, с оторванным языком он вел бой до последнего патрона и до последнего дыхания.

Было обидно, что у нас не было возможности хоронить своих товарищей. Мы в обороне и контратаках наносили врагу чувствительные потери, но и наши ряды редели. Погиб Костя Сапегин, ранены Коля Казанцев, Петр Никулин. В бою, где кровь и пот, жизнь и смерть слились воедино, я был ранен в правую руку. Собрав последние силы, я переплыл реку Сулу и только тогда почувствовал голод, не хотелось вспоминать, когда я ел в последний раз. Лето 1941 года сменила осень, бои и фронтовые походы сменил госпиталь.

3. Новые однополчане

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой…

Чем ближе подходило время расставаться с госпиталем, тем мучительней становилось: «Куда меня направят? – думал я. – Существует ли наш 94-й погранотряд? Если существует, то где и какое выполняет задание, кто остался в живых из пограничников заставы?» Связь я со своей частью потерял. Я пришел к заключению, что куда бы меня ни направили, на новом месте постараюсь быть достойным своих первых однополчан – живых и погибших. Я считал, что в неоплатном долгу перед народом, который сейчас находится под оккупацией фашистов, перед своей Родиной. Мы не выдержали первых ударов и дали возможность врагу хозяйничать на большой территории нашей страны. Я знал, что много поругано того, что было создано руками нашего народа, и потому готов был идти в любую часть, на любое задание, – отомстить за своих погибших товарищей.

Продвижение вражеских войск в глубь нашей страны осенью 1941 года было остановлено по всей линии фронта. В начале декабря 1941 года меня из госпиталя направили в соединение, прибывшее из Сибири, – в 51-ю стрелковую дивизию. Впервые я увидел солдат в полушубках, валенках, шапкахушанках. Я выделялся среди прибывших не только своим обмундированием, но и возрастом: некоторые солдаты по возрасту годились мне в отцы. Зима в Донбассе, где нам предстояло воевать, была холодная. Командование, познакомившись с моей солдатской биографией, зачислило [меня] в разведку на должность командира отделения и присвоило звание сержанта.

Части выдвигались на реку Северный Донец в направлении города Езюм1. Продвигались в основном в ночное время, тщательно соблюдая маскировку. На марше у разведчиков было очень много работы. В нашу обязанность входило обеспечение подразделений маршрутами движения и привалов, при выходе частей на исходную для наступления [позицию] нам, разведчикам, очень мало давали времени для установления проходов в минных полях, выявление огневых точек, наблюдательных пунктов, расположение штабов. Настал день, когда наши части после артподготовки перешли в наступление. Немецко-фашистские войска основательно подготовили оборонительный рубеж на Северном Донце.

Наша первая атака была такой стремительной и мощной, [что] первая линия обороны противника довольно на большом участке фронта была занята нашими частями. Быстро, с ходу, была атакована вторая линия обороны противника, за нее бой был упорный. После некоторой перегруппировки наши части выбили противника и стали [вести] наступление в направлении города Барвенково. Дальнейшее продвижение было небольшими темпами. Противник цеплялся и дрался упорно на каждом ранее заготовленном рубеже, сильные морозы снизили темпы наступления. Противник упорно дрался за каждый населенный пункт, в открытой степи бой почти что не принимал. Немецкий солдат был обмундирован в шинель, сапоги или ботинки и пилотку, и это в 30–35-градусный мороз. Отступая, вражеские войска придерживались населенных пунктов, повсюду немцы проявляли свою жестокость, жилье сжигали, оставляли население без крова.

Пришел праздник и на нашу улицу: мы не только остановили вражеские войска, но и заставили их отступать. В эту суровую военную зиму мы увидели врага в другом виде. На его засученных рукавах лета 1941 года появилась гражданская награбленная одежда2; техника, которой он покорял народы Европы, на пути его отступления была брошена. При встрече с нашим солдатом вместо когда-то гордого «Хайль Гитлер» лепетал «Гитлер Капут». Несмотря на все его неудачи фашистский солдат был жесток. Мы в наступательных боях зимы 1941–1942 гг. также несли немалые потери, в том числе и разведчики. Были случаи – подрывались на минах, теряли своих товарищей в перестрелках, под артогнем и бомбежками.

Как бы мне ни было трудно, особенно на морозе, временами даже нестерпимо тяжело, никто не знал, даже самые близкие товарищи, что у меня открылась рана. Зима перешла свой рубеж, и я надеялся, [что] с наступлением тепла рана заживет. Во второй половине февраля 1942 г. меня ранило осколком вторично в правую руку, и я был отправлен в госпиталь. Как неохота было уезжать из части! Я заранее знал, что вряд ли кого встречу на фронтовых дорогах из своих товарищей – отважных разведчиков, которые, не считаясь с усталостью и другими лишениями, выполняли самые сложные и ответственные задания на передовой и в тылу врага. Госпиталь – чистая постель, хорошее питание, заботливое отношение медицинского персонала, посещение местного населения, шефов, представителей советских и партийных органов, концерты профессиональных и самодеятельных артистов. При всем этом не покидает мысль о своих товарищах, оставшихся на полях сражения…

Обнаружили и достали пулю от первого ранения, обе раны идут на поправку. А тем временем на смену зиме пришла весна. В конце апреля 1942 г. меня из госпиталя направили в город Моздок, где вновь формируется 1179-й стрелковый полк. С формированием новой части были определенные трудности, в частности, не хватало офицерского состава. Меня, как прошедшего суровую школу на фронте лета 1941 года и зимы 1941–1942 гг., назначили командиром стрелкового взвода. Личный состав взвода был многонациональным: были русские, узбеки, азербайджанцы, армяне – почти что все впервые в армии. Я заранее знал трудности, что трудно мне будет в первых боях, и усердно я стал готовить личный состав к тяжелым испытаниям: изучать материальную часть оружия, [устраивал] тактические занятия, прививал дружбу и взаимоуважение, проводил беседы и политзанятия.

Сводки Совинформбюро были малоутешительными: весной 1942 г. немецко-фашистские войска перешли в наступление в р-не среднего течения Дона в направлении Северного Кавказа и Сталинграда. Передо мной (как и [перед] вышестоящим командованием) стояла задача довести до сознания личного состава, что мы ведем войну освободительную и не можем отдать свою землю, свой народ в рабство; [я] разъяснял планы фашистского порабощения не только нашего народа, но и народов всего мира. Я честно, безо всяких преувеличений, рассказывал о горести отступления и радости первых успехов, о героических подвигах солдат и офицеров, которым был свидетелем.

Немецко-фашистские войска тем временем на Северокавказском направлении, не считаясь с громадными потерями своих солдат и солдат своих сателлитов, рвались к кавказской нефти. Наш полк, [находившийся] в стадии формирования, вступил в бой в р-не гор. Орджоникидзе; во взаимодействии с другими частями и соединениями продвижение врага было остановлено на нашем участке фронта. Затем наш полк перебросили в оборону на правобережье реки Терек. Отбивая попытки противника форсировать реку, мы готовились перейти в наступление. 12 декабря 1942 года нашим командованием было принято решение провести разведку боем на левом берегу Терека между гор. Моздоком и станицей Ищерской. Усиленная рота, в том числе и наш взвод, переправились через горную, коварную своим течением реку и стали боем выявлять огневые точки и оборону врага. Днем бой стал складываться не в нашу пользу, но цель была выполнена – нам боем удалось установить расположение обороны и ее систему.

Во время боя были разрушены наши переправочные средства, т. е. лодки, на которых мы достигли левого берега; отступать нам было некуда, мы заняли оборону. Было принято решение продержаться до ночи. Когда противник нас атаковал превосходящими силами, мы поднимались в контратаку, и так продолжалось до ночи. С каждым часом наши ряды редели. С наступлением темноты нам переправили две надувные лодки. Первым рейсом мы отправили раненых, вторым рейсом должны были переправиться остальные солдаты, для прикрытия остались добровольцы, которые хорошо умели плавать, остались два солдата с ручным пулеметом и я с автоматом. Когда лодки стали подходить к правому берегу, я приказал раздеться и вплавь форсировать Терек. Я хочу напомнить: это было 12 декабря. В этой коварной своим течением реке мы скоро потеряли друг друга из вида. Течением воды меня отнесло в расположение обороны соседнего полка.

Наша рота получила пополнение, вернее сказать, была заново сформирована, из разведки боем вернулись немногие. В это время готовилось наступление по всему участку фронта на Северном Кавказе. Настал день, когда наш полк занял плацдарм на левом берегу Терека и дал возможность сконцентрировать части для наступления. Я вместе со своими товарищами по полку принимал участие в освобождении станиц Наурская и Ишерская и далее в наступательных боях в направлении города Моздок. Я считаю этот период войны самым тяжелым для наших войск. Нам предстояло не только остановить противника, его продвижение в глубь нашей страны, но и перейти в наступление. Нашему тылу надо было обеспечить свою армию всем необходимым: вооружением, боеприпасами, обмундированием и продовольствием – и готовить стратегические резервы для наступления.

При освобождении города Моздок 1-го января 1943 года меня осколком ранило в бедро. Я был отправлен в госпиталь в гор. Махачкалу, затем меня переправили в госпиталь города Баку, по частичному выздоровлению меня отправили в 31-й выздоравливающий батальон гор. Хашура. В госпиталях я получал письма от командира отделения сержанта Каргина, каждое письмо мне доставляло радость и вместе с тем огорчение. Радость мне доставляло – наше подразделение принимало участие в наступательных боях и с каждым днем [советские войска] освобождали свою территорию и гнали фашистов и их сателлитов. Огорчало – я не боеспособный и не могу с ними вместе принимать участие в наступательных боях.

4. Новая солдатская профессия

Вы в сборе, друзья, у меня в этот час,
послушайте речь баяниста.
Я расскажу небольшой вам рассказ
про друга – лихого танкиста…

В марте 1943 года лечение мое было закончено и предстояло восстановить физические силы левой ноги. Я усердно стал заниматься физподготовкой. В конце месяца меня направили в 27-й учебно-танковый полк, который находился в гор. Баку в Солянских казармах. Приемная комиссия, учитывая мою гражданскую специальность, определила меня в роту механиков-водителей. Учеба велась ускоренными темпами. Фронту требовались новые резервы, в том числе и танкисты. [Когда] было пройдено более половины учебной программы, вдруг – медицинское обследование. Медицинская комиссия признает меня непригодным для вождения танка по причине ранения в правую руку. Мне предложили новую профессию стрелка-радиста. В первое время мне трудно было в новом подразделении, изучение материальной части было закончено, будущие радисты перешли на учебу работы ключом. Но как бы там ни было трудно, я по мере своих способностей прилагал все силы для усвоения программы учебы. Для меня было большой неожиданностью: когда стали формироваться первые маршевые роты, я узнал, что направлен в экипаж танка командира роты стрелком-радистом. Я прекрасно понимал всю ответственность быть членом экипажа на командирском танке и был благодарен преподавателю радиодела воентехнику Калинину.

На станции Баладжары получаем новые танки, едем на полигон в Сумгаит, ведем пристрелку орудий, пулеметов и дымометов, [проверяем и отлаживаем] работу радиостанций, хоровой части и управления танка. На станции Баладжары грузимся на железнодорожные платформы, едем до ст. Кубинка, где формируется 8-й механизированный корпус. Нашу роту направляют в 139-й танковый полк, который входил в состав 68-й механизированной бригады. Знакомимся с новыми однополчанами, с которыми нам предстоит воевать, боевыми традициями части. Я испытываю чувство неловкости как новобранец, да, я как танкист солдат действительно новый, но ведь я уже успел к тому времени [повоевать] на фронтах и полежать в трех госпиталях. Готовим технику на корпусных учениях с боевыми стрельбами.

Здесь я впервые в моей солдатской жизни своими глазами увидел силу наших вооруженных сил; хотел я того или нет, невольно приходила мысль, что если хотя бы часть этой техники нам в 1941 году, враг был бы разбит на рубеже государственной границы. Наш корпус – это небольшая частица нашей армии – имел в своем составе одну танковую бригаду и три механизированные, каждая из которых имела свою артиллерию и по одному танковому полку, артиллерийский, минометный и зенитно-артиллерийский полки, полк противотанковой артиллерии, а также приданные корпусу подразделения: разведчики, саперы, связисты, авиационный отряд и медицинское обеспечение. Вот так изменилась наша армия в техническом вооружении. Мы, солдаты того времени, были в долгу перед нашим героическим тылом, обеспечивающим армию всем необходимым для полного разгрома фашистских войск. Для вооружения одного такого корпуса техникой, боеприпасами, обмундированием, питанием, медикаментами громадное количество требовалось материальных ресурсов и человеческого труда.

Корпус был направлен в р-н Кременчуга. К этому времени наши войска имели небольшие плацдармы на правом берегу Днепра. При строжайшей маскировке, в большинстве в ночное время, через Днепр переправляли технику и личный состав. Заняли исходную позицию для наступления. Нашему полку определяется участок для прорыва обороны в направлении деревни Девичье Поле. После артиллерийской подготовки наносим танковый удар по обороне, прорываем первую линию обороны врага, вводим в прорыв стрелковые подразделения, после небольшой перегруппировки прорываем вторую линию обороны и развиваем наступление в направлении Ануфр[и]евки. В это время наша третья танковая рота получила приказ не дать возможность врагу вывести железнодорожные составы со станции Павлыш.

Первый бой в составе танкового экипажа – это проверка не только техники, но и, в первую очередь, проверка самого себя, проверка знаний, которые ты получил в учебном [подразделении]. Мы, танкисты, по достоинству оценили командирские способности нашего командира роты ст. л-нта Бондаренко Ивана Никифоровича. Командирская машина бой ведет так же, как и линейная. Во время боя командир роты совмещает обязанности и командира танка, и командует взводами своей роты, а при необходимости – отдельными танками. И. Н. Бондаренко удачно выбирал направление движения танков с учетом обороны противника и ведения огня, всегда и во всем он подавал пример подчиненным, и каждый бой заканчивался с малыми потерями для роты, чаще всего без них. На станции Павлыш мы освободили из вагонов узников, которые были обречены на отправку в рабство в Германию. 8-й механизированный корпус, которым командовал генерал-майор, входил в состав 5-й танковой армии генерала Ротмистрова. Во время боя корпус часто переподчинялся командующему 5-й гвардейской армии генералу А. С. Жадову. Корпус как механизированное соединение перебрасывали туда, где решался успех боя. За время боев частями корпуса на территории Кировоградской области были освобождены многие города и населенные пункты. За освобождение крупного промышленного центра и железнодорожного узла Александрия корпусу было присвоено наименование «Александрийский». Далее продолжали бои за освобождение Бандуровки, Батузман, Звенигородки, Новой Праги, Мошорино, Шаровки, Вершино-Каменки, Новгородки, Кировограда.

Незабываемыми останутся бои за железнодорожный разъезд Диковка. Корпус сломил сопротивление врага, освободил разъезд Диковка, наш 139-й танковый полк занял деревню Александровка, перерезал пути к отступлению немецко-фашистским частям. Местные жители нас предупредили, что немцы при отступлении отравили колодцы. Наш танк отправили в тыл, что бы привезти воды [для] кухни. В пути мы получили по рации приказ выйти в р-н сосредоточения для атаки на разъезд. Произошло следующее: после освобождения разъезда туда перебазировался медсанбат и с передовой стали поступать раненые для медицинской обработки и эвакуации в тыл. На одном из участков немцы контратакой вклинились в наступательные ряды наших частей и заняли разъезд. Мы атакой артиллерии, четырех танков и двух СУ-120 нанесли удар по прорвавшейся группировке немцев, подбили два «тигра», но и мы понесли потери: был подбит один танк и одно СУ-120.

Немцы вынуждены были отступить в направлении дер. Дмитровка. [Но] фашисты своим присутствием на территории разъезда сделали свое черное дело: в водоем, который служил для дозаправки паровозов водой, они сбросили раненых солдат, облили горючим и живыми сожгли. Тридцать два раненых солдата сожгли в сарае, девять человек (из них семерых раненых и двух медсестер) сбросили в колодец. Но как бы фашисты ни свирепствовали, как бы они ни сопротивлялись, под напором наших войск вынуждены были отступать. Наш корпус наносил чувствительные удары по вражеским войскам, но дождливая погода привела в полную негодность дороги на участках наступления. Дороги стали не только непроезжими, местами плохо проходимыми, танки тонули до днища, маневренность была очень плохой, дозаправку подвозили только на тягачах; очень тяжело было с подвозкой снарядов и переброской артиллерии; снаряды в основном на передовую не подвозились, а подносились. В этих условиях тяжело было тыловым подразделениям, отступая, немцы взрывали мосты, разрушали дороги.

В этих неимоверно тяжелых условиях наш корпус вел наступательные бои, не зная передышки. Нам помогало местное население во всем, чем могло помочь. На территории Кировоградской обл. зима 1943–1944 гг. вступила в свои права с большим запозданием, холода наступили в последней декаде декабря 1943 года. За время боев отстали тылы, требовалось пополнение личного состава и техники. Части и подразделения готовились к новым сражениям, и для всего этого отводилось очень мало времени. В ночь с 9-го на 10-е января 1944 г. войска корпуса нанесли удар по обороне противника, две бригады: 116-я танковая и 68-я механизированная, в состав которой входил наш полк, – ушли в тыл противника на Малую Виску, где базировался аэродром и на железнодорожной станции выгружались переброшенные с Запада войска, с задачей уничтожить самолеты на аэродроме, и материальную часть, и личный состав, прибывший на станцию. Мела сильная метель. Не заходя в населенные пункты, степью к утру [мы] преодолели большое расстояние, вышли к цели, указанной в приказе, и приступили к ее осуществлению.

116-я танковая бригада пошла на уничтожение самолетов, а 68-я – на сахарный завод в Малой Виске и в деревню Палиевку, где размещался прибывший артиллерийский корпус. Внезапность атаки дала нам возможность выполнить боевой приказ. Днем 10-го января мы прочно удерживали наш рубеж. 11-го января получили приказ идти на соединение с основными силами корпуса. Наш танк на окраине деревни Палиевка прикрывал отход 68-й мех. бригады. Мы вели неравный бой, нас атаковали подоспевшие механизированные части и авиация противника. В бою солдат обязан выполнять приказ, невзирая на то, равны силы или нет. Я маневрировал танком среди строений, экипаж из башни вел огонь, вдруг заглох двигатель. Танк превратился в мишень. Я попытался выяснить причину: открыл люк и попытался выйти из танка осмотреть двигатель. В это время танк атаковали с воздуха два штурмовика. Удар пришелся в боекладку3. Танк взорвался, меня выбросило взрывной волной. Раненого и контуженного меня подобрали местные жители, ночью подростки переправили в дер. Константиновку. Спасла мне жизнь и частично помогла восстановить здоровье Анна Прохоровна Семыченко (Якубова). После того как я смог самостоятельно передвигаться, местные жители помогли мне перейти линию фронта. Снова госпиталь.

Я на трижды подбитом танке «300» вначале стрелком-радистом, затем – механиком-водителем прошел в непрерывных боях от дер. Девичье Поле до дер. Палиевка. За время боев сменилось пять командиров роты, первые четыре были ранены, а вот Толя Бурков погиб в танке. Мне с Бурковым немного пришлось вместе воевать, т. е. в одном экипаже быть в боях. Он всегда был смел[ым] и рассудительным, если и рисковал, то риск был оправдан. Когда мы прикрывали отход, мы рисковали собой, но мы своим риском дали возможность своему полку из Палиевки двигаться без боя. Беру на себя смелость сказать, что Бурков погиб смертью героя. Я не знаю, как сложилась дальнейшая судьба Бондаренко, о нем нельзя было думать и говорить ничего, кроме хорошего. Непродолжительное время ротой командовал помпотех роты л-нт Тимофеев, после его ранения ротой командовал л-нт Волков; оба они были достойными преемниками ст. л-нта Бондаренко. После ранения л-нта Волкова ротой командовал л-нт из резерва, мне с ним один раз пришлось сходить в бой, я сейчас не помню его фамилию, он был ранен при освобождении дер. Мошорино. Полком командовал подполковник Иван Иванович Архипов. Я помню, когда он принимал полк, встал на колено, торжественно принял знамя полка и поклялся быть

до конца преданным своему полку, своей Родине. В бою подполковник Архипов никогда без цели не рисковал ни техникой, ни подчиненными. Если полк вел бой, всегда добивался успеха. Под стать ему был его заместитель по строевой [подготовке] майор Пичкалев и начальник штаба майор Мельников. За героизм и мужество командир 1-й танковой роты ст. л-нт Баранов был удостоен звания Героя Советского Союза. Я ни разу не ходил в бой под командованием командира второй роты ст. л-нта Щукина и командира четвертой роты ст. л-нта Фугеля, но всегда мы были с ними соседями, всегда мы были единомышленниками. Я сейчас вспоминаю своих однополчан-танкистов, живых и павших в боях, все они без остатка выполнили наказ Родины и были достойными ее защитниками.

5. Туда, откуда пришла война

230-й армейский запасной полк 53-й армии, куда я прибыл из госпиталя, находился в городе Котовске. Личный состав был в основном с территории освобожденных районов, подразделения готовились для решающего удара, занятия проходили по тактике, чередовались с политзанятиями, занятиями по изучению материальной части, оружия. Личному составу ежедневно зачитывали сводки Совинформбюро. К тому времени наши войска почти что полностью освободили нашу территорию, вышли на рубеж государственной границы. Перед нашими вооруженными силами ставилась задача – война до полной победы над фашизмом. Мне часто приходилось выступать в подразделениях, рассказывать, как началась война, причины неудач нашей армии в начальный период войны, как мужали в ходе войны наши солдаты, подразделения, части и целые соединения, как проходило перевооружение армии, о злодеяниях фашистских оккупантов на временно оккупированной советской территории. Наилучшей агитацией было то, что призывной состав на себе испытал издевательство, грабеж, расстрелы ни в чем не повинных людей. Я верил в солдат своего отделения и взвода, т. к. я одновременно был командиром отделения и помощником командира взвода. Я верил, что они с честью выполнят свой долг, если потребуется, совершат героический подвиг.

В составе 230-го армейского полка первый бой мы приняли при окружении и уничтожении Яссо-Кишиневской группировки противника, а затем – в стремительном наступлении по территории Румынии и выходе на границу с Венгрией. Штурмом овладели укрепрайоном на венгерско-румынской границе и первыми вступили на территорию Венгрии. В этих боях личный состав проявил массовый героизм, даже трудно выделить кого-либо. Командир взвода л-нт Пештырев, командир роты л-нт Литвиненко, командир батальона ст. л-нт Кива подавали пример своим подчиненным. На территории Венгрии бои стали более ожесточенными. Противник на каждом оборонительном рубеже дрался до последней возможности.

По выходу с боями на территорию Венгрии я был переведен в разведвзвод на должность командира отделения. При выполнении боевых операций мы теряли своих фронтовых товарищей. Я благодарен [судьбе], которая свела меня в разведке с Пашей Цигаем и Сергеем Дмитриевским, – оба они как будто рождены были специально для разведки. Немного потребовалось времени, и я убедился, что с ними можно было идти на выполнение любого задания. Они как бы дополняли друг друга своей выносливостью, хладнокровием, отвагой и взаимовыручкой. В начале ноября 1944 года наш батальон в полном составе был передан в 3-й гвардейский воздушно-десантный полк 1-й гв. воздушно-десантной дивизии. Мы считали своим долгом пополнить боевые традиции прославленного соединения и старались быть достойными тех, кому мы пришли на смену. Во фронтовой остановке мы узнали пройденный боевой путь соединения. Дивизия была сформирована на базе 4-го воздушно-десантного корпуса, которым в начале войны командовал генерал А. С. Жадов, а затем – А. Ф. Казанкин. У каждого из нас была мечта – достойно носить имя гвардейца.

По мере выхода наших войск на реку Тисса я от командира батальона получил задание разведать систему обороны на противоположном берегу между городами Тисса-Фюред и Тисса-Эргень. Для выполнения задания пошли со мной Цигай и Дмитриевский. В заданном нам районе изучение системы обороны было в основном закончено. Ночью мы планировали переправиться через реку и перейти линию фронта. К большой неожиданности для нас, мы встретили группу из девяти человек. По их внешнему виду можно [было] безошибочно узнать, кто они. Среди них была одна девушка и один мужчина кавказской национальности. Мы попытались выяснить, кто они, но наши попытки не сразу увенчались успехом. Затем, когда мы доверились друг другу, они рассказали, что идут на соединение с нашими войсками с Братиславского восстания. Мы не могли их бросить измученных и голодных. Они нам добавили трудностей с переправой и переходом линии фронта, но зато командование получило дополнительные сведения о противнике. В ночь с 6-го на 7-е ноября 1944 г. группа захвата, в которую были включены разведчики под командованием командира батальона ст. л-та Кивы Ф. Д., бесшумно форсировали реку Тисса. В большой степени нам способствовала погода и те данные, которые мы получили при разведке огневых средств и системы обороны; был сильный ветер, и шел дождь со снегом. Почти без потерь с нашей стороны и, самое главное, бесшумно мы уничтожили боевое охранение на побережье реки и расчет артиллерийской батареи и тем самым обеспечили успех своей части без потерь форсировать эту горную коварную реку. За успешное выполнение задания по обеспечиванию форсирования реки Тисса командиру батальона ст. л-нту Киве Филиппу Денисовичу было присвоено звание Героя Советского Союза.

В бою за расширение плацдарма дивизией меня контузило, и я был отправлен в госпиталь в гор. Дебрецень. Это был для меня пятый госпиталь за время войны. На этот раз здоровье восстанавливалось медленно. В начале января 1945 года меня выписали из госпиталя и направили в свою часть. Первый раз за время войны я еду из госпиталя к своим однополчанам. Ко времени моего прибытия полк занимал оборону в р-не гор. Пуканец на территории Чехословакии. Меня встретили добрые, хорошие мои друзья, в подразделении нас в шутку называли «мушкотерами». Я рад был, что фронтовая судьба хранила их невредимыми. В первую ночь моего возвращения разведчики идут на задание тремя группами с заданием привести «языка» – это предвестник наступления. Первая группа – отвлекающая, вторая – захвата, третья – прикрывающая. Выходим на боевое охранение, отвлекающая группа вступает в перестрелку, мы с левой стороны врываемся в траншею, берем «языка», забрасываем гранатами пулеметный расчет и землянку. При выполнении задания два разведчика были ранены, и, к сожалению, был ранен и «язык» – в челюсть.

Через два дня у немцев на нашем участке произошла смена частей. Нам снова предстояло идти за «языком». На этот раз ходили трое. Задание успешно было выполнено, командование получило полные сведения о противнике.

И снова дивизия – в наступлении в направлении гор. Брно…

В марте 1945 года при выполнении одного задания погиб мой лучший друг Паша Цигай, его гибель я душевно переживал тяжело. Через неделю после гибели Цигая был ранен в обе ноги Сережа Дмитриевский. Так я расстался со своими товарищами, с которыми прошел много километров, выполняя задания на передовой и в тылу врага. Человеческим силам бывает предел, как физическим, так и нервным. К тому времени исход войны был предрешен, но предстояло пройти ее дорогами еще немало.

Я знал из писем из дома, что много, очень много уже не было в живых моих земляков и друзей детства. 25-го декабря 1944 года погиб мой отец Мосин Василий Александрович и похоронен на кладбище в гор. Медзилаборце. Забегая вперед, скажу, что сейчас он покоится в братской могиле на кладбище в гор. Михайловце на территории ЧССР, в которой похоронено 17 648 советских воинов.

Все эти переживания давали следы при выполнении задания разведчика. Я благодарен командованию полка, которое учло мое душевное состояние и перевело меня в противотанковую артиллерию на должность командира 45-тимм4 орудия. На первых порах мне помогали освоить новую для меня солдатскую профессию товарищи по батарее, командиры орудий Толя Шокодей и Миша Тернавский. Они оба к этому времени прошли большой боевой путь, знали и выполняли свои обязанности со знанием дела; учили меня, как правильно выбрать огневую позицию: она всегда находилась в боевых порядках пехоты или на небольшом расстоянии сзади нее. Учили, как лучше и в каком количестве иметь боекомплект.

В одном из боев в апреле 1945 г. погиб командир 2-го орудия Миша Тернавский, на его место встал его брат Федор, через несколько дней было разбито наше орудие, три человека из расчета были ранены. Нам дали орудие после ремонта и пополнили расчет. Так мы в наступательных боях по своей возможности, а чаще – сверх нее, вносили вклад в победу над нашим врагом – немецким фашизмом. 8-го мая 1945 г. был подписан акт капитуляции фашистской Германии. 9-го мая объявлен День Победы, но бои на территории Чехословакии продолжались. 11-го мая, в шесть часов утра, было разбито наше орудие, погиб наводчик Вася Страженко. Я обязан был написать письмо его матери в Ставропольский край, станицу Надежду о гибели ее сына, я знал, что отец у Васи погиб в 1942 году.

По окончании боевых действий мы, хотя позже, но тоже давали салют Победы. Мне, солдату, прошедшему с боями от пограничной станции Безкит (Карпаты) до берегов Терека (Северный Кавказ) и в наступательных боях от города Моздок до пригорода Праги в Чехословакии, до слез было обидно, что не из чего было давать салют Победы над фашизмом. За время моего пребывания в составе 3-го гв. воздушно-десантного полка на его боевом пути я немало потерял своих фронтовых товарищей: одни были ранены, другие погибли. Я часто вспоминаю, как погиб мой товарищ, командир отделения сержант Вася Чернышов, уроженец гор. Балта Одесской области, командир роты л-нт Литвиненко, уроженец гор. Белая Церковь Киевской обл., и многие другие. Не знаю, вернулись или нет в армейский строй после ранения командир взвода л-нт Пештырев, солдаты моего отделения Путчел, Страйстер, Карпенко, Малиновский, Сухорутченко и другие. Я лично почти не знал командира дивизии полковника Соболева, под его командованием дивизия вписала немало ярких страниц на своем боевом пути. Я хорошо знал командира 3-го гв. воздушно-десантного полка подполковника И. И. Гарварта (ныне генерал-лейтенант Громов). Он со знанием дела командовал полком, в самых сложных условиях находил выход. Много хорошего надо сказать о начальнике штаба полка майоре Величко и его заместителе по оперативной работе капитане А. Т. Журавлеве. Штаб, который возглавляет знающий свое дело человек, – это мозг воинской части.

Соединения и части, доблестный наш героический тыл, в целом вся наша страна подводили итоги Великой Отечественной войны, вместе со всеми подводил итоги и я. В силу своих способностей и возможностей я был там, где мне приказано было быть; я как мог отомстил врагу за смерть своего отца, за гибель своих друзей детства и своих земляков, за фронтовых товарищей, за страдания матерей, жен, за уничтоженные деревни и разрушенные города. Каждое письмо из дома было новой обязанностью и призывом идти в бой. Я благодарен всем тем, кто помогал мне и всем нам в целом выполнять боевые операции на фронтах Отечественной войны на территории Румынии, Венгрии и Чехословакии. Я всегда вспоминал добрым словом чехов, словаков, сербов, хорватов, – иногда, рискуя своей жизнью, они брали на себя обязанности проводников, делились продуктами, мы находили приют, [чтобы] согреться, обсушиться; трудно передать словами все хорошее нашим братьям-славянам, которые внесли немалый вклад в нашу общую победу.

6. Салют победы Второй мировой войны

Прими, дорогая, меня вспоминая,
гвардейский привет от меня.
Мы шли, наступали, усталость не знали
в безводных монгольских степях.
Солнце палило, и жарко нам было,
но бодрость никто не терял.
Пред нами вставали утесы, преграды,
в тумане таился там враг;
рвалися снаряды, но наши отряды
оставили сзади Хинган…

В армии без должности называют безлошадным: на этом положении оказался я на должности командира орудия без орудия и расчета. Но через несколько дней моя судьба была определена: меня назначили старшиной батареи. Мы приводили в порядок материальную часть, обмундирование, заготовляли фураж для лошадей, частично – продукты для личного состава батареи. Стали готовиться для погрузки на железнодорожные эшелоны.

Едем через Чехословакию, Австрию, Германию и Польшу. На станции Познань перегружаемся на платформы с нашей колеей. За время движения я впервые увидел почти что полностью разрушенный город Дрезден. Я много видел следов зверства фашистов на нашей территории, но мы, русские солдаты, не злорадствовали при виде уничтоженного гнезда милитаризма, разрушений Берлина, где вершились планы покорения народов мира и уничтожения мировой цивилизации. Разрушенной Варшаве и многострадальному Минску ничем не могли помочь, кроме своего сочувствия. Едем через весь Советский Союз с запада на восток. Везде следы войны, – там, где она прошла, и там, где наш героический народ в тылу делал все возможное и даже невозможное для полной победы над самым коварным врагом – немецким фашизмом.

Эшелоны подходят к границам Монгольской Народной Республики. Выгружаемся с платформ и [из] вагонов на территории Монголии. Разбиваем лагерь-стоянку, получаем пополнение личного состава и техники, части и подразделения переходят на лагерную службу мирного времени, ведется учеба подразделений по тактике и даже по строевой подготовке, и за всем этим ведется подготовка к завершению Второй мировой войны.

За время пути следования или же вообще у меня не оказалось ни таланта и ни способностей старшины, и я попросился в строй, снова принял орудие. Мы очень тщательно готовимся к новым походам, а если потребуется, то и к боевым действиям, учитывая все мелочи и местные условия. Настало время подвести счет со вторым агрессором на востоке – Японией за провокации на наших восточных рубежах. Настал день: через безводные степи Монголии мы совершаем марш-бросок – шестьсоткилометровое [расстояние] преодолеваем за девять суток. В среднем за сутки проходили по семьдесят километров. Особенно тяжело было коням европейской породы. Мы выходили к предгориям Хингана. Ультиматум нашего правительства власти империалистической Японии отклонили.

9 августа отряды с боями штурмуют горные хребты непроходимого для человека Хингана. Японское командование считало Хинган частью своих укрепрайонов и не рассчитывало, что наши войска могут выйти в тыл Халан-Аршанскому оборонительному рубежу. Но войска Забайкальского фронта, в том числе и наша 1-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, опровергли эти расчеты. Удар с двух сторон по Халан-Аршанскому и Манчжуро-Чжанайндрскому укрепрайонам и стремительное продвижение наших войск по территории Квантунского полуострова в направлении города Порт-Артур. Нашим войскам потребовалось всего 23 дня для того, чтобы миллионная отборная Квантунская армия Японии прекратила свое сопротивление. Войска, прибывшие с Запада на Восток, проявили отвагу и массовый героизм, а командование [провело] четкую разработку и осуществление операции. 3-го сентября 1945 года мы в городе Кайло давали салют Победы [во] Второй мировой войне.

После окончания войны с Японией меня для дальнейшего прохождения службы откомандировали в 54-й гвардейский полк 19-й гв. стрелковой дивизии на должность командира стрелкового взвода. Мы выполняли интернациональную службу на территории Китая. Я познакомился с жизнью китайского народа, который вел тогда войну с гоминьдановскими войсками Чан Кайши. По долгу службы мне приходилось бывать в городах Шаль-Шин-Бао, Лянь-Тин-Тянь, Чинь-Жоу, Дайрине и Порт-Артуре. Личный состав взвода, которым я командовал, был молодым, 1927 года рождения. Все они прошли хотя небольшую, но достаточно суровую школу солдатской службы. Во взводе были четыре солдата, которые воевали на Западном фронте и имели ранения. На занятиях по строевой и тактической подготовке я к ним относился со снисхождением, за что не раз получал замечания от командира роты.

Служба на территории Китая в непривычных для нас климатических условиях была нелегкой, и кто прослужил в армии по пять-шесть годов, а то и по девять, все ждали демобилизации. Война надолго разлучила нас с семьями и мирным трудом, и мы скучали по дому. Поочередно началась демобилизация; солдаты за время войны одни разучились, другие вообще не умели работать – ушли на фронт подростками, и всем им предстояло вспомнить или вновь осваивать мирные трудовые профессии и восстанавливать народное хозяйство, разрушенное войной. 26 сентября 1946 года меня демобилизовали. Ровно через шесть годов я встретился с родными местами, где родился и вырос, откуда ушел в армию.

За участие [в боях] на фронтах Великой Отечественной войны я награжден тремя орденами Красной Звезды, медалями «За оборону Киева», «За оборону Кавказа», «За победу над Германией», «За победу над Японией»; а также отмечен девятью благодарностями Верховного Главнокомандующего тов. И. В. Сталина за освобождение городов, форсирование рек, горных хребтов и преодоление безводной степи. За общественную работу награжден двумя почетными грамотами Советского Комитета ветеранов войны, областного комитета ДОСААФ, областного комитета ВЛКСМ и городского комитета ВЛКСМ. Занесен в Ленинскую книгу трудовой славы предприятия.

7. Дорогами войны

В октябре 1977 года меня пригласили на встречу ветеранов войны 1-й гвардейской краснознаменной ордена Суворова воздушно-десантной дивизии в гор. Дубоссары. Местом встречи была русская школа № 4. На улицах города нас встретили местные жители в своей национальной одежде хлебом-солью, нас тепло приветствовали советские и партийные органы Молдавии. Мы проехали по дорогам войны, где обильно полита кровью молдавская земля наших однополчан5. Где бы мы ни появлялись, нас везде встречали как желанных гостей, мы вспоминали своих однополчан, которые были похоронены на боевом пути дивизии. Сделали перепохороны к подножию кургана Боевой Славы. Опись боевого пути дивизии заложили в капсулу на кургане Боевой Славы с подписью: «Вскрыть 9-го мая 2045 года». Наши внуки узнают, какой ценой была добыта победа ихними дедами, насколько была велика цена счастья прожитых ста годов после дня Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Настал день расставания, нас просили приезжать и на прощание желали всего наилучшего; мы все были благодарны такому приему.

В октябре 1978 года я принимал участие во встрече ветеранов 8-го механизированного Александрийского краснознаменного ордена Кутузова корпуса на Кировоградской земле. Нас разместили в лучших гостиницах, выделили транспорт. Мы проехали по местам боев от деревни Девичье Поле до города Малая Виска, побывали в колхозах и школах, в том числе в школе-музее, где жил и работал Герой Социалистического Труда Василий Александрович Сухомлинский. Были в Андреевке на месте казни ни в чем не повинных советских граждан фашистами, побывали на железнодорожном разъезде Диковка. Мне вспомнились зверства фашистов над нашими ранеными однополчанами. С боевыми товарищами мы встретились как родные братья, любой посторонний мог позавидовать, насколько велика и крепка [наша] дружба. В народе правильно говорят, что лишения и тяжести не только сближают, но и цементируют дружбу и взаимовыручку.

Мы выразили признательность украинскому народу, их партийным и советским органам за увековечение памяти наших однополчан: повсюду сооружены памятники, ухожены могилы. Я [был] на земле Кировоградчины – прекрасном уголке Украины – второй раз. В первом моем пребывании на этом месте в 1943 году многое тогда не заметило достопримечательного к тому времени огрубевшее сердце солдата на войне 6. И вот эта земля, которую мы в кровопролитных боях освобождали, – она встретила нас своим гостеприимством.

В июле 1979 года меня пригласили местные жители в деревню Палиевку на место гибели нашего танкового экипажа, где я числился среди погибших. В первую очередь по приезду я встретился с теми, кто спас мне жизнь; безошибочно узнал, где 11 января 1944 года взорвался наш танк; правда, нет той хаты сейчас, на ее месте построен медицинский пункт к[олхо]за им. Щорса; побывал на сахарном заводе в Малой Виске и на месте, где был немецкий аэродром. Меня встретили местные жители как человека из небытия. Очевидцам [было непонятно], когда взорвался боезапас в танке и взрывом сбросило башню танка, как мог уцелеть человек, но это не легенда, перед приглашающими я был живой. Вот что тогда писала «Кировоградская правда»: «Завитали следопыты в Константиновку, где зустрилися с колгоспницей-пенсионеркой Ганной Прокировною Семенченко. Вона расповила про те, як врятувала пораненного танкиста П. В. Мосина. До речи Мосин з Перми… Ветераны войны поклали квитки до памятника В. И. Ленину и до могилы загиблых у роки войны воинов. Там, где в зажуре схилив голову солдат, вытбулся богатолюдный митинг…»7.

На обратном пути я заехал в гор. Лубны Полтавской области, где принял последний и неравный бой наш 94-й погранотряд. Проезжая не местный человек эту центральную часть Украины8, задаст себе вопрос: «С чем связано столько памятников пограничникам, находившимся от границы на тысячу с лишним километров?» Здесь у народа передаются из уст очевидцев подвиги солдат с зелеными петлицами. Да, на боевом пути нашего погранотряда много братских могил и индивидуальных, и, к большому сожалению, безымянных, – немало в честь их подвигов поставлено памятников. В городе Лубны создан музей боевой славы нашим однополчанам-пограничникам, пионерские дружины школ – одни борются, другим присвоены имена героев-пограничников.

Мне у памятников и на братских могилах вспомнилась до мелочи пограничная служба, вспомнил всех до одного пограничника нашей 14-й заставы. Вспомнил: когда придешь из наряда уставшим и кто-то запоет нашу традиционную песню, отвечающую жизни и службе пограничника, и усталость проходила. Я вспомнил слова этой песни, я их пронес в своей памяти через горные хребты Карпат, Кавказа и Хингана, через степи Украины, Северного Кавказа и Монголии, через водные рубежи Днестра, Днепра, Терека, [Трон, Ваг, Китра], через лишения, пот и кровь и госпиталя, через привалы и короткий отдых, если когда он предоставлялся.

Где шепчутся сосен тревожные дали,
Где зверь по оврагу бежит,
На дальней заставе, на дальней заставе
Мой верный товарищ служил.
Однажды осеннею темною ночью
Хотел его враг окружить,
Хотел его очи, орлиные очи
Навеки в овраг уложить.
Но храбро сражался, стрелял он метко,
Без промаха бил он врага.
Троих уложил, но подкрался четвертый,
Смертельную рану нанес.
Упал мой товарищ на тихие травы, –
Не надо, не плачь, не рыдай, –
Сказал мой товарищ, – родная застава,
родная застава, прощай.
Но в эту минуту друзья подоспели,
И враг не ушел от свинца.
К родимой заставе на серой шинели
Несли они тело бойца.

28-го мая 1918 года декретом Совета народных комиссаров за подписью В. И. Ленина были организованы пограничные войска. В числе первых пограничников был мой отец, но гражданская война не дала возможности охранять государственную границу, и только в послевоенный период стали на охрану рубежей нашей Родины. Мне через двадцать лет суждено было тоже охранять границу; через двадцать один год на смену старшим товарищам пришел мой сын Геннадий на пограничную заставу. В 1985 году продолжить семейную династию встал часовым границы мой внук Андрей.

В мае 1981 года я принимал участие во встрече ветеранов 8-го мех. корпуса в гор. Москве. Приезжали и те, кто сейчас под прославленным, опаленным войной знаменем корпуса несет солдатскую службу. Они поклялись перед ветеранами, что, если потребуется, умножат боевые традиции соединения.

В декабре 1982 года я принимал участие в гор. Москве во встрече ветеранов войны 1-й гв. воздушно-десантной дивизии. Встреча прошла под знаменами 4-го воздушно-десантного корпуса и его бригад. Из тех, кто приезжал на встречу в Молдавию в 1977 году, многие уже не приехали, в том числе – по состоянию здоровья – командир дивизии Герой Советского Союза генерал-лейтенант Соболев. Мы посетили Мавзолей В. И. Ленина, возложили венки к Могиле Неизвестного Солдата и на Новодевичьем кладбище – первому командиру корпуса генералу Казанкину, побывали в цирке и музеях столицы. Председателем Совета ветеранов войны 1-й гв. ВДД вновь избрали бывшего командира 3-го гв. ВД полка Героя Советского Союза генерал-лейтенанта И. И. Громова. Мы встретились с бывшим командиром батальона Героем Советского Союза Ф. Д. Кивой как родные братья. В нашем разговоре посторонний мог заметить повторение – «ты помнишь…?»

В апреле 1985 года я был приглашен на встречу в гор. Москву ветеранов 8-го мех[анизированного] корпуса, встреча состоялась в ознаменование сорокалетия Победы. Все меньше и меньше приезжают на встречу, но оставшиеся в живых продолжают встречаться, не считаясь с материальными затратами и своим здоровьем. На этот раз мы прошли в строю на первомайской демонстрации по Красной площади столицы. Каждая встреча напоминает события, которых ты был участником на фронтах Великой Отечественной войны, которая закрывает собой все предыдущие войны на нашей планете, она закрывает собой своей жестокостью, разрушениями и истреблением народа, – такие войны начинать и вести способен только фашизм, который после Второй мировой войны не должен возродиться.

За время войны мне немало пришлось сменить солдатских профессий, воинских частей и подразделений. Сейчас я горжусь своими однополчанами-пехотинцами за их стойкость и выносливость; я горжусь за своих однополчан-танкистов за их отвагу; я горжусь за своих товарищей-разведчиков за находчивость, смелость и взаимовыручку; я горжусь за своих однополчан-артиллеристов за их мужество в бою. Но с кем бы я ни служил и с кем бы я ни дружил, я вспоминал и сейчас с большой любовью вспоминаю своих первых однополчан-пограничников, которые до войны охраняли западные рубежи нашей Родины, которые приняли на себя первый удар фашистских армий; они во время войны принимали участие на фронтах в партизанских отрядах, на подпольной работе в тылу врага, – все они, живые и погибшие, – через пламя отечественной войны пронесли гордое имя пограничника.

Военные историки отечественную войну разделяют на два периода: первый – оборонительный, второй – наступательный, победоносный. Я считаю, незаслуженно мало уделяют внимания первому периоду войны. Я отдаю предпочтение солдату первого периода, при этом нисколько не преуменьшаю значение второго, где солдат водрузил знамя Победы. В первом периоде солдат воевал на два фронта: первый фронт – это враг, который превосходил нас по силе и опыту ведения войны в открытом бою; второй фронт – это моральный: мы отступали. Вынесли все это на себе пограничники западной границы и мои предшественники по четвертому воздушно-десантному корпусу, в том числе – мои однополчане и земляки.

Май–октябрь 1985 года
гор. Пермь [...]

Вместо заключения

Моя солдатская биография шестигодовой солдатской службы совпала на годы Отечественной войны с первого ее дня и до последнего. В своих воспоминаниях я не рассказал, знали ли пограничники начало войны. Да, знали и ждали, что она будет, но день нападения не знали, но знали, что он скоро придет. Я не рассказал ни об одном бое, хотя я пробыл непосредственно в боях более половины времени войны, хотя это покажется малоподобно9, но я говорю искренне, как оно было. Каждый бой складывался по-разному. Хотя в каждом были убитые и раненые. Бывают бои, не дающие успеха ни той и ни другой стороне; были бои оборонительные, иногда приходилось по нескольку раз подниматься в контратаку, иногда и отступать; были бои наступательные, но здесь у наступающей стороны должно быть превосходство в силе.

Я не рассказал, как жил солдат на фронте, как питался, как мылся, как отдыхал, как получал почту и сам писал. Для солдата-пехотинца на фронте в первую очередь требуется окоп, саперная лопата в тот момент является инструментом № 1. Питание на передовую приносили в основном в темное время суток, утром рано и вечером поздно, по возможности приносили горячие обеды. В первую очередь солдат старался заготовить достаточно патрон, гранат и бутылок с воспламеняющейся жидкостью, а вот мыться – это как придется; если фронт движется – жди, когда ранят, иногда белье по цвету нельзя было отличить от обмундирования. При стабильной обороне бани устраивали недалеко от передовой, но все равно мылись только по возможности, во время наступления чаще всего меняли только белье.

Окоп для солдата-пехотинца – это его дом и рабочее место зимой и летом, в дождь и снег, он [же] являлся и местом отдыха. Почту приносили вместе с едой, а вот солдату написать письмо с передовой – это [была] проблема, для этого нужна бумага и карандаш, чаще всего у солдата этого не было.

Что испытывает солдат во время боя? Чувство смерти закрывает ответственность и команды командира; губительно действует на настроение солдата – убитые, раненые и отступление. Какими качествами должен обладать разведчик? Хладнокровием, выдержкой, терпимостью10, физической силой, хорошим зрением и слухом; при выполнении задания разведчик не имеет права расслабляться, всегда он должен быть собранным, при необходимости – умело пользоваться оружием, в том числе и ножом. Самое главное – помогать товарищу, если потребуется – рисковать собой ради его выручки.

Когда [я] был танкистом, то в это время в войне наши войска перешли в наступление по всей линии фронта. Вначале я бы стрелком-радистом на танке командира роты и, честно говоря, ход боя я мало видел, так как [был] загружен работой на рации до предела: нужно было поддерживать связь с командиром полка и командирами взводов и работать на внутрипереговорном устройстве между членами экипажа; и еще в мою обязанность входило вести бой из пулемета, перед боем настраивать радиостанцию на заданные волны и производить дозаправку боеприпасами. Когда был механиком-водителем, нужно было поддерживать танк в исправном состоянии, следить за его заправкой горючим, маслом и антифризом. Во время боя – принимать команды от командира и их выполнять, вести танк во время боя маневренно, давать возможность вести огонь экипажу, избегать дуэли с артиллерией противника. Подавлять огневые точки гусеницами, в том числе и орудия. Самое главное – не подставлять под огонь бока и зад танка, а обозрение у механика-водителя ограничено. Должность механика-водителя не из легких: на марше, в особенности в ночное время, [хорошо], если идущий впереди танк идет с исправным конвойным фонарем, который дает возможность ориентироваться, но чаще всего их не бывает, и тогда ехать нужно очень внимательно и поддерживать скорость.

Что испытывает в бою артиллерист? Я был артиллеристом в истребительной артиллерии 45 и 57 мм11 орудий непродолжительное время; орудия всегда находились на прямой наводке, и, как правило, у нас не было полных расчетов, и поэтому командир орудия совмещал обязанность наводчика. Обязанность истребительной артиллерии – подавлять огневые точки противника и уничтожать танки. Когда ведешь правильный огонь из орудия, с каждым выстрелом как бы срастаешься со снарядом, и происходит такое чувство – как бы на месте разрыва снаряда сам ты там побывал, в разгаре боя мало чувствуешь опасность.

Мне иногда задают такие вопросы: как воевали и какие обязанности выполняли политработники во время боя, ведь боем командует командир? Честно и откровенно скажу, что я видел. Когда был пограничником, в боях мне не приходилось видеть ни разу политработников, не видел их и на маршах. В 51-й стр. дивизии политработники часто заменяли выбыших из строя командиров, и находились они на самых ответственных участках боя. В 1179-й стр. полку во время боя мне не приходилось встречаться ни с одним политработником. В 139-м танковом полку был заместитель командира полка по политчасти майор Шостак, но я в бою его ни разу не видел. В 1-й гв. ВДД помню одного политрука, который ходил в бой вместе с солдатами, – это был л-нт Смирнов.

Спрашивают, были ли у меня на фронте неприятные недоразумения. Да, я был два раза «под колпаком» особого отдела. В военной литературе немало написано похвального за медицинских работников. Да, я сам видел очень добросовестных их и трудолюбивых на фронте и в госпиталях. Многие медработники работали над ранеными до такого состояния, что валились с ног, но я встречал и обыкновенных обывателей, конечно, их были единицы. Сейчас с большой горестью вспоминаю первое ранение, какую тяжесть боя тогда вынесли на себе пограничники в Лубенском р-не, где я был ранен. Раненые как могли, так и выбирались с поля боя. Прибыл я в госпиталь без направления с передовой, сейчас не знаю, кому пришла [в голову] такая глупая мысль – лечащему врачу, или начальнику отделения, или начальнику госпиталя, – что я самострел, и меня передали в особый отдел. Спасибо канцелярской медсестре, которая без разрешения руководства госпиталя выписала меня и дала справку, что я с такого-то и по такое время лечился в госпитале по поводу ранения на фронте, как в народе говорят, «несчастья не бывает без счастья» и наоборот. Когда я был ранен вторично, мне в госпитале сделали рентгеновские снимки и обнаружили пулю от первого ранения. Если бы в первом госпитале сделали рентгеновское обследование, разве могла бы прийти такая глупая мысль – «самострел»: пуля находилась в руке очень близко от раны.

Второй случай [был еще] досаднее первого: когда взорвался наш танк, я остался беспомощный в тылу врага; в то время фронт остановился на месте. Когда смог я передвигаться без посторонней помощи и перешел линию фронта, при переходе я обморозился, вышел без документов – все осталось в танке. А воевал я на танке американского производства марки МУ-А2, или, как еще называли, «Шерман». Американцы посылали нам с каждым танком комплект обмундирования для экипажа, и мы так были обмундированы, за исключением танкошлема. У меня в танкошлеме было закреплено телефон и перингофон танкопереговорного устройства; когда я выходил из танка, я всегда снимал с головы танкошлем и надевал летом пилотку, зимой – шапку, и в тот трагический случай я также пытался выйти без танкошлема. Линию фронта перешел в американском обмундировании и шапке-ушанке, которую дали мне местные жители. И опять – особый отдел. Я дал адрес полевой почты своего полка; пока ждали ответ из полка, из меня в прямом смысле слова выколачивали: кто я такой, какой разведкой заслан и с каким заданием. В то время американских танков на нашем фронте были единицы, и очень немногие видели американскую танковую форму.

В 1985 г. на встрече ветеранов 8-го мех. корпуса я напомнил бывшему командиру полка И. И. Архипову, он вспомнил этот запрос, и, как он мне сказал, он поручил начальнику особого отдела полка капитану Журбе разобраться, ведь на меня из штаба полка было отправлено домой похоронное извещение, но, как оказалось, Журба на запрос не ответил. Разобрались по моей судьбе только в конце марта, когда была освобождена Малая Виска, а находиться «под колпаком» особого отдела в военное время я не пожелал бы и своему врагу. За исключением этих двух недоразумений служба моя в армии вкладывалась12 в норму солдата как мирного времени, так и на фронте.

ПермГАСПИ. Ф. 6827. Оп. 6. Д. 31. Л. 10–56. Подлинник. Машинопись.


1 Так в документе, верно: Изюм.

2 Так в документе.

3 Так в документе

4 Так в документе, здесь: «45-тимиллиметрового».

5 Так в документе, верно: «…полита кровью наших однополчан молдавская земля».

6 Так в документе, верно: «…огрубевшее на войне сердце солдата».

7 Так в документе – на укр. языке.

8 Так в документе, верно: «Не местный человек, проезжая эту центральную часть Украины…».

9 Так в документе, здесь: «маловероятно».

10 Так в документе, здесь: «терпением».

11 Так в документе, здесь: «45-ти и 57-мимиллиметровых».

12 Так в документе, здесь: «укладывалась».